Владимир Васильев - Рубины хозяина Ко

Куда девались хуторяне они так и не выяснили. Тарус поспешил покинуть это несчастливое место. К полудню, обогнув громадное и мшистое Чайково болото, путники вышли к реке Шогде. В прибрежных кустах нашелся жидкий старый челн и течение, подхватив его, унесло почти точно на юг, к устью. Вокруг тянулись сплошные бескрайние мхи; Шогда петляла меж них, как змея в бреду, Вишена, сидя на носу и уставившись на свои насквозь промокшие ноги, монотонно твердил: «Эх, ты, топь-мочаг, ходун-трясина, крепи-заросли…»

Славута, не особо напрягаясь, греб, Тарус, казалось, спал, но спутники понимали — думает чародей. События этой весны вязались в тугой непонятный клубок и над ним стоило поломать голову. Размышляй, Тарус, распутывай витую нить истины, гони прочь петли и узлы, разгадывай козни недругов…

— Глядите, — услышал вдруг Вишена отчетливо-тихий свистящий шепот чародея и вышел из оцепенения, — глядите, чертенок!

На берегу, в редких кустиках ракиты возилось небольшое, с десятилетнего ребенка, темно-серое существо, поросшее густой короткой шерсткой. Чертенок был совсем близко, шагах в десяти. Согнувшись и виляя тонким длинным хвостом с чудной светлой кисточкой на конце, он выискивал что-то у корней. Славута перестал грести, но как тихо не скользил челнок по гонимой ветром волне, чертенок его учуял и повернулся.

Мордочка у него тоже была пушистая, словно у котенка; голову венчали аккуратные маленькие рожки, а рыло выдавалось далеко вперед и немного походило на поросячье.

Увидев людей, он подпрыгнул от неожиданности, резво дернул руками и исчез в короткой дымной вспышке. В нос шибанул запах серы, но ветер быстро его развеял.

Теперь берег опустел. Нечистый предпочел убраться, то же решили сделать и путники. Славута с удвоенной силой заработал веслом. А Тарус на корме качал головой: «Что же? Нечисть Рыдоги заполонила, светлым днем шастает. Что творится-то?»

Вскоре болота Рыдог остались позади, а перед ними раскинулась обширная зеленая равнина, известная всем под названием Кухта. Где-то там, впереди, в селении Иштомар, их должен поджидать Боромир с дружиной. Славуту на весле сменил Вишена. Греб он привычнее, чем дрегович, челнок бойко вспарывал расходившиеся речные волны.

На ночлег стали у пологой излучины. Тарус убил мечом на отмели крупную зеленовато-серую щуку, прямо из лодки, и они испекли добычу на костре. Выручивший их челн Вишена вытащил далеко на берег и привязал к толстой вербе. Через невидимые щели из него потихоньку вытекала набравшаяся за день вода. Разгулявшийся ветер, дыхание Стрибога, к сумеркам утих, лишь волны ходили по реке, накатываясь с шипением на илистый берег, да мелкой дрожью тряслись листья осин. Небо заволокло низкими тучами, стало душно, как перед грозой.

Путники улеглись у костра. Снопы искр то и дело с треском взлетали вверх и рыжими светляками зависали в неподвижном воздухе.

Тарус размялся немного с мечом в светлом круге, делая резкие выпады и отбивая воображаемые удары; Славута резал из корневища очередную фигурку — он и на это был мастак. Лишь Вишена лениво развалился у огня и отдыхал.

Первым голоса услыхал Тарус. Он замер с мечом в руке и прислушался, похожий на настороженного журавля.

Ниже по течению, в леске, раздавался приглушенный людской говор и смех. Вскинул голову Славута, отложив незаконченную фигурку Даждьбога; приподнялся на локтях Вишена и, переглянувшись с Тарусом, вмиг разбросал костер. Головешки и жар тотчас залили водой из реки.

Ночь сразу навалилась на путников — тучи скрывали луну и звезды — и окутала плотной, как кисель, тьмой. Теперь стало видно зарево походных костров, пробивающееся сквозь жидкие кроны. По-прежнему слышались голоса.

— Славута, — сказал Тарус шепотом, — схоронись здесь и себя не кажи, а мы с Вишеной поглядим, кто это там.

Вишена широко раскрыл глаза, но после яркого света костра почти ничего не видел.

— Дак, темень же, глаз выколи, — прошептал он с досадой, — поймают.

— Обернемся волками, — спокойно предложил Тарус и Вишена вздрогнул от неприятного холодка, прогулявшегося по спине.

Чародей повозился и встал.

— Меч и суму оставь Славуте. Нож, если есть — тоже. И не пужайся, не подведу.

Вишена повиновался. Отдавая дреговичу меч он пытливо глянул на изумруды — ни искорки, ничего.

Тарус взял его за руку и увлек за собой. Шли в сторону от реки, долго, казалось — полночи. Вишена то и дело спотыкался, всматриваясь под ноги, и все дивился, что это у него получается тихо. В лесу было еще темнее, но Тарус не сбавлял шаг, волоча беспомощного побратима.

Наконец чародей замер; Вишена, оглядевшись, довольно отметил, что кое-что видит, глаза помалу привыкли к темени. Они стояли на небольшой поляне, а вокруг смыкался черно-непроницаемый лес. Трава под ногами слабо светилась, слева, у самых деревьев, мерцали мертвенно-синим два старых гнилых пня.

— Туда, — прошептал Тарус и двинулся к ним. Какое-то время он переводил взгляд с одного пня на другой, потом полез за пазуху.

Вишена внимал и наблюдал — а что ему еще оставалось? Тарус тем временем вонзил в гладкий срез большего пня нож, по самую рукоятку, прошептал несколько непонятных слов и повернулся к Вишене.

— Делай, как я. И ничего не бойся, понял?

Вишена кивнул. Теперь его даже стало разбирать любопытство.

А чародей отпустил его руку, стал напротив пня и ловко перекувырнулся через него, как раз над ножом.

Вишена оцепенел.

Тарус упал на все четыре лапы, мучительно вытянулся, махнул хвостом и обратил к Вишене клыкастую морду. Полыхали красным волчьи глаза, а над ними топорщились мохнатые остроконечные уши.

Вишена ошалело таращился на все это и волк вдруг совсем по-человечьи нетерпеливо дернул головой: «Давай, мол, чего тянешь?»

И Вишена, поборов в груди неприятную пустоту, кувыркнулся следом.

Он рассчитывал встать на ноги, но колени неожиданно подогнулись назад; он упал. Заломило в позвоночнике, заныли кончики пальцев, на миг заволокло алым взгляд, а потом челюсти без боли и без всяких ощущений уползли вперед, перед взором предстала волчья морда, как видит ее волк. Земля приблизилась, Вишена уперся в нее четырьмя лапами и встал. Огляделся недоверчиво. Тело слушалось беспрекословно, словно сидел в нем Вишена не одну тысячу лет. И улыбался рядом, глядя на него, Тарус, скаля мощные зубы лесного хищника.

Теперь Вишена видел далеко вокруг, почти как днем, но перестал различать краски — мех Таруса и листва на деревьях казались ему одноцветными. В нос ударили тысячи запахов, таких разных и выразительных, что Вишена присел от неожиданности. Запахи были большей частью незнакомые.