Ольга Ларионова - ЕВАНГЕЛИЕ ОТ КРЭГА

Не дожидаясь приглашения, Харр по-Харрада с радостным криком: «Ага! Посмотрим, посмотрим!» – устремился к вороху одежды, потирая ладони.

И мона Сэниа вдруг подумала, что в его голосе не сквозит ни тени жадности – скорее восторг ребенка, слишком редко получающего подарки.

– Флейж, займись, – велела она, снова ныряя в свой кораблик, чтобы достать оттуда засопевшего после долгого сна Ю-ю. Заснуть на одной планете, проснуться на другой… И вдруг впервые в жизни ее охватил страх: а сможет ли ее сын совершать эти перелеты, как все джасперяне? Унаследует ли он этот природный дар от матери или таинственное НИЧТО будет закрыто для него, как и для всех остальных обитателей Вселенной?

Она стерла со лба мгновенно выступившую испарину. Не думать об этом, приказала она себе. Не думать четыре года – до того возраста, когда ребенка впервые сажают на крылатого коня, дают в руки легкий меч и объясняют, что такое мгновенный полет. Сейчас гадать бессмысленно.

Она быстро прошла в шатровый корабль через единственный люк, открытый в промежутке между малыми корабликами-башенками. Да, и здесь Эрм был на высоте: четыре приоткрытые двери в боковые помещения, а между ними богатые диваны, крытые коврами, и столики с висящими над ними светильниками. Место для сбора всей дружины. Слева и справа от входа – обставленные без лишней роскоши, по вполне удобные комнаты для тех, кто будет делить с принцессой дни – или годы – ее изгнания, нечто среднее между кордегардией и покоями для гостей. Оружие, оружие, оружие. Эрм рассчитывал на худшее.

Мона Сэниа в который уже раз мысленно поблагодарила своего сенешаля и прошла через весь шатер к двум отдаленным, только чуть приоткрытым люкам. О, вот здесь, наоборот, все наводило на мысли о счастливых временах. Левый дальний кораблик, превращенный в гнездышко для влюбленных, словно говорил о том, что это – изысканная форма поклонения ей как прекраснейшей из женщин: сдержанный в своих поступках и воспитанный в беззаветном почитании королевской семьи, Эрромиорг никогда не позволял себе ничего большего, чем почтительное повиновение; но эта комната была убрана так, как если бы он сам мог провести в ней остаток жизни вместе с той, которая была мечтой всех настоящих мужчин Джаспера.

Мона Сэниа это поняла.

А правый кораблик, стоящий вплотную к левому, был чистенькой, но без фантазии убранной детской. Отделанная перламутром колыбель – дар деда-короля; насест для Кукушонка. Удобное, но простое кресло для нее.

Она перекрыла отверстие, ведущее в общий шатер, и наложила на него нерасторжимое заклятие. Теперь в детскую можно было пройти только через ее собственную комнату. Она тихонечко вздохнула и покачала головой: если все время вот так прятать сына, то ведь можно воспитать из него труса… Нет. Вернется Юрг, они вместе что-нибудь придумают. И хватит тревог и сомнений: недаром говорят, что они передаются младенцу с молоком матери. Чудо еще, что он так спокоен и солнечно-приветлив… Она покормила малыша, уложила в колыбель и кликнула Кукушонка. Вместе с легкокрылой птицей в шатер влетел голос: «Владетельная принцесса! Твой супруг, командор Юрг только что передал мне через магический амулет весть для тебя: „все самое страшное позади, остаюсь при Стамене на эту ночь – возможно, потребуется моя кровь“. Это все, принцесса». – «Как это понять – потребуется кровь? Что, вся?» – «Не знаю, но могу через мой амулет переслать командору твои слова…» – «Нет, нет, Кродрих, не стоит – мы можем помешать ему. Благодарю».

Она впервые назвала его полным именем, и это вырвалось у нее совершенно естественно: ведь они больше не были в походе. В этом тесном, так далеком от королевской роскоши жилище мона Сэниа была наконец дома.

Она скинула тесную походную одежду и выбрала скромное, просторное платье. Оно скорее подошло бы пожилой домоправительнице, чем молодой и счастливой женщине. А ведь совсем недавно ее все называли «юная принцесса»… Наверное, чтобы вернуться к этому ощущению юности, надо прежде всего снова почувствовать себя любимой. А это опять отодвигалось еще на один день. Сэниа досадливо тряхнула головой, и черные волосы рассыпались по плечам, сдерживаемые только драгоценным аметистовым обручем. Какая бы она ни была, а прежде всего она хозяйка дома. Легко и стремительно, как прежде, она покинула свой шатер. Под ногами захрупали стебли по-вечернему полиловевших соцветий; солнце уже коснулось кромки каменных стен, окружавших пологую чашу их маленькой уютной долины.

– Стены растут! – вдруг заорал диким голосом Харр по-Харрада. Спасайтесь, пока они не закрыли все солнце!

– Успокойся, гость мой, – стараясь скрыть усмешку, проговорила принцесса. – У нас солнце прячется каждый раз, когда мы собираемся отойти ко сну и…

Она осеклась и едва по-детски не прыснула: чернокожий певец выбрал-таки себе наряд по вкусу. Вероятно, этот малиновый халат с нежнейшей опушкой персикового цвета когда-то принадлежал Тарите-Мур, и сейчас он едва-едва сходился у тихрианина на пупе, оставляя обнаженной могучую грудь, на которой лишь изредка поблескивали бусинки хрустального транслейтора, прячась в угольно-черных завитках волос. Харр зябко ежился, стараясь стянуть отвороты не вполне уместного здесь пеньюара – розовый пух жалкими клочками выпархивал из-под пугливо подрагивающих пальцев.

– Снег! – снова заорал он. – Разводите костры, сейчас пойдет снег, если исчезнет солнце…

Он бросился к куче одежд и принялся судорожно разбрасывать камзолы и штаны, прежде чем нашел подходящий плащ; к чести его будет сказано, что прежде всего он вернулся к принцессе и бесцеремонно, даже несколько грубовато закутал ее с ног до головы – сделал это он подозрительно умело.

– Ступай в дом и сиди там, пока я огня не спроворю, – велел он безапелляционным топом. – Эй, где тут разжиться дровишками?

Флейж помирал от беззвучного хохота, благо дамский капот с торчащими из-под него громадными сапожищами очень к тому располагали; Сорк хмурился, но молчал, ибо первое слово принадлежало принцессе, которая была растрогана до такой степени, что не находила ни нужных слов, ни подходящего топа. С ней обращались как с девочкой…

– Слушай, ты, гусь, – не выдержал наконец Флейж, – умерь свой пыл. Снег тут выпадет не раньше чем через половину преджизни, если по-вашему. Так что угомонись, пока ты меня заикой не сделал.

Харр недоверчиво поглядел на него, потом на принцессу; все еще сомневаясь, он запрокинул голову, всматриваясь в быстро темнеющее небо. Первая вечерняя луна между тем всплыла над восточной стеной и теперь, положив свой голубоватый округлый подбородок на каменную кромку, заглядывала в долину, словно дивясь нежданным гостям.