Эдуард Веркин - Место Снов

– Засунь свои ленные отношения себе в надпочечники, – посоветовал Зимин. – Или даже в аппендикс…

– Не забывай называть меня «сэр», – сказал Персиваль. – Сэр Персиваль. Надо говорить: «Засунь себе свои ленные отношения в аппендикс, сэр Персиваль». Понятно? Если же твой слабый ум не в силах удержать в себе свет этого великого имени, можешь называть меня моим коротким благородным именем – «благородный всадник П.». Это тоже звучит.

– Пошел-ка ты в Нансельбукен, – сказал осторожно Зимин. – Сэр Пэ.

Персиваль мелко засмеялся, приблизился к Зимину, забрал его нос двумя пальцами и сделал «сливу».

– А-а-а! – закричал Зимин. – Ты что вытворяешь?!!

Из глаз Зимина брызнули слезы. Он попытался эти слезы вытереть, но руки были связаны, не получилось. Ляжка ликовал.

– И простер он десницу свою и сплющил хлебальник его, – продекламировал Персиваль. – И испещрил его письменами своими, и на челе его высек рунами огненными: «Се раб»…

И всадник Персиваль сделал Зимину «сливу» еще раз.

– У-у-у! – завизжал Зимин. – Хватит!

– Понял ли ты меня, жалкий гоблин, душа перепончатая? – спросил рыцарь Персиваль. – Это хорошо. Твой друг оказался гораздо смышленей. Ты пойми, свинорылый, я против тебя лично ничего не имею, ты мне даже чем-то симпатичен… Мой прошлый денщик удрал, понимаешь, хотя я к нему был добр, как родная мать Тереза Калькуттская. Неблагодарный, я спас его от вампиров… Они, между прочим, у него хотели выпить всю кровь до последней жалкой молекулы… Ну да пусть с ним, пусть идет своим путем и пусть путь его не пересекается с моим путем, потому что если его путь пересечется с моим путем, его путь пресечется незамедлительно. Ух!

Всадник П. выдохнул. Затем продолжил:

– А без денщика мне никак нельзя, положение не позволяет. Никак. Поэтому начнем с малого – я сейчас тебя освобожу… Не совсем, не совсем, не думай, не обольщайся, только руки и ноги. А цепь на шее мы оставим, так, для порядка…

И Всадник П. с ловкостью опытного работорговца освободил Зимина.

– Ну вот, – удовлетворенно сказал он, – давай теперь, свари мне кофя. И поскорее. А твой упитанный друг пусть обдувает меня опахалом, это мне пристало. А я пока поразмыслю и, может быть, сочиню балладу про героизм и про подвиги…

Всадник Персиваль подозвал коня, снял седельные сумки и извлек из них гамак, лиру, огромную кофемолку и кожаный мешок. После чего он прицепил к ошейнику Зимина цепь, а цепь к дереву, в результате чего Зимин оказался прикован к толстой сосне. Ляжку он привязывать не стал.

Затем Персиваль сунул в руки Зимина кофемолку, а в ноги мешок и сказал:

– Мели кофе, раб. А то пожалеешь, что твоя мать однажды познакомилась с твоим отцом. Если они, конечно, не были братом и сестрой. Мели, сопротивление бесполезно. А ты иди, сломай ветку, да побыстрее.

Персиваль развесил между двумя соснами гамак, возлег в него и стал бряцать на лире и задумчиво петь:

Ужель, ужель в сей славный деньЯ не пронзю врага,Не упадет в зерцало теньНе сбудется судьба!

Когда б рука была тверда,Как сталь,Взошел, взошел бы я тогдаНа пьедестал!

Конь захрапел и отошел, Зимин насыпал в мельницу зерен и принялся вращать ручку. Ручка вращалась тяжело, Зимин скоро почувствовал усталость в плечах и подумал, что рабы на кофейных плантациях, наверно, постоянно испытывают боль в передних дельтоидах, от этого они регулярно бунтуют или медленно спиваются.

Ляжка стоял над Персивалем с веткой и махал.

– Труд освобождает, – говорил рыцарь. – Это верно подметили еще древние тевтонцы. В какой-то мере это правда. Особенно здесь. Работай – и станешь свободен, как тушканчик из прерий. А то и рыцарем еще станешь. Героем. Поедешь в мертвый лес, где не поют птицы, где в ручьях застыла вода… И там, в центре остановившегося леса, в замке из серых камней, будет ждать тебя этот… Король-Рыболов…

Зимин ворочал ручку. Кофе получалось почему-то мало, казалось, что кофейные зерна просто исчезают в кофемольных глубинах, да что там говорить, кофе не получался вообще. Зимин сыпал и сыпал в жернова коричневые семена, в воздухе распространялся запах арабики, но никакого порошка так и не выходило.

– Крути, крути, – советовал из гамака Всадник П. – И укрепишь тем свои неумелые руки. К тому же нам предстоит долгая дорога в Светлозерье, я должен взбодриться кофейным напитком, вы же сможете отведать питательной гущи. Умный человек ускорит ее добывание.

И Всадник П. извлек из лиры крайне негармоничную гамму.

– Теперь надо придумать вам имена. – Всадник П. отложил лиру. – Это не так просто, как кажется…

– У меня есть имя, – сказал было Зимин, но рыцарь его не послушал.

Он сунул руку за пазуху и извлек на свет растрепанную толстую книжицу.

– Имя – великая вещь, и тут нельзя ошибиться, – изрек Всадник П. – Рыцарского Имени вы недостойны в силу своей подлой субстанции и неизвестного происхождения, а также в силу отсутствия заслуг, вам надо что-то попроще…

Персиваль принялся листать свой фолиант и листал его довольно долго, хмыкал и слюнявил пальцы. Наконец он остановился и сказал неудовлетворенно:

– И простых имен вы тоже, впрочем, недостойны… Простое достойное имя – оно ведь тоже имеет в себе элемент благородства… А в вас я его не вижу. А ну-ка встаньте-ка!

Зимин и Ляжка вытянулись перед гамаком.

– Да, – протянул Персиваль. – Да… Прогнило что-то в гадском королевстве, закваска стухла и спалилась на компост… Тебя длинный, я, пожалуй… Пожалуй, я назову тебя все-таки Доход. Да, это имя тебе идет. А ты, мой пухлый друг, ты будешь… Ты будешь… Ну да, конечно, ты будешь Ляжка. Тебе это имя тоже очень идет, очень. Отлично! Доход и Ляжка! Работать!

Зимин хотел было послать Всадника П. и его книгу подальше и сказать, что они еще посмотрят в итоге, кто здесь Доход, а кто благородный Персиваль Рыцарь Двух Локонов и одной Алмазной Твердыни, но, вспомнив искусство Персиваля в поставлении «слив», передумал.

– Чего ты там копаешься, Доход? – торопил Персиваль. – Желудок сводит спазмом.

– Чего-чего, зерна сыплю, а ничего не выходит!

– Сразу видно, что ты из подлых, – констатировал Персиваль. – Не обучен обращаться с предметами. Кофемолка – это тебе не табуретка, это механизм, она подхода требует! Смотри, дерёвня!

Персиваль вывалился из гамака, подошел к Зимину, отобрал кофемолку и хряпнул ее о землю.

– Ты чо, корявая! – заорал Всадник П. и начал угрожающе ходить вокруг ящика с ручкой. – Ты чо пучишь?! Те чо, в тот раз мало было? Ну так получи!

И Персиваль принялся пинать кофемолку своими сафьяновыми сапожками злобно и страшно. Зимину даже показалось, что кофемолка издала жалобный звук. Но усилия Персиваля возымели действие – кофемолка выставила сбоку ящик, доверху наполненный коричневым порошком.