Анджей Сапковский - Башня Ласточки

— Император Эмгыр, — сказал купец, — решил создать из Цинтры плющевое государство…

— Сплющенное? Это что еще за штука?

— Не сплющенное, а плющевое, несамостоятельное. Как плющ, который не может существовать без могучего ствола, вокруг которого обвивается. А стволом этим, разумеется, будет Нильфгаард. Такие государства уже имеются. Возьмем, к примеру, Метинну, Мехт, Туссент… Там правят местные династии. Как бы правят, разумеется.

— Это называется органическая автономия, — похвалился Рееф. — Я слышал.

— Однако проблема Цинтры оказалась сложнее. Тамошняя королевская линия угасла…

— Угасла?! — Из глаз Цири, казалось, вот-вот сыпанутся зеленые искры. — Хорошо же она угасла! Нильфгаардцы прикончили королеву Калантэ! Пришили самым обычным манером! Это ты называешь «угасла»?

— Признаю, — Хотспорн жестом сдержал Гиселера, собиравшегося снова отчитать Цири за вмешательство, — что мазель Фалька явно поражает нас своими обширными не по возрасту познаниями. Королева Калантэ действительно погибла во время войны. Погибла, как считалось, и ее внучка Цирилла, последнее звено в королевской линии. Получалось, что Эмгыру не из чего было слепить эту, как мудро заметил милсдарь Рееф, органическую автономию, в смысле, конечно, ее ограниченной автономности. Но тут неожиданно, как бы ни с того ни с сего, отыскалась вышеименованная Цирилла.

— Сказочки, понимаешь, какие-то, — фыркнула Искра, опираясь о плечо Гиселера.

— Действительно, — кивнул Хотспорн. — Немного, надобно признать, смахивает на сказку. Говорят, злая чародейка держала Цириллу где-то взаперти на дальнем севере, в магических узах. Но Цирилле удалось сбежать и попросить убежища в Империи.

— Все это одна огромная, чертовская, неправдивая неправдивость, болтовня и глупость! — разоралась Цири, потянувшись трясущимися руками к шкатулочке с фисштехом.

— Император же Эмгыр, если верить молве, — продолжал не сбитый с толку Хотспорн, — как только ее увидел, влюбился без ума и жаждет взять в жены.

— Соколица права, — твердо сказала Мистле, подтверждая свои слова ударом кулака по столу. — Все это чертовы бредни! Никаким чертовым чертом не могу понять, о чем тут говорят. Одно ясно: строить на этой дури надежду на нильфгаардскую милость было бы еще большей дурью.

— Верно! — поддержал ее Рееф. — Какое нам дело до императорского жениховства? Хоть с кем хошь император окрутится, нас завсегда будет невеста ждать. Из пеньки сплетенная!

— Не в ваших шеях дело, дорогие Крысы, — напомнил Хотспорн. — Это политика. На северных рубежах Империи ширятся восстания, бунты и волнения, особенно в Цинтре и ее округе. А возьми император в жены наследницу Цинтры, так Цинтра успокоится. Если будет торжественно объявлена амнистия, то бунтующие партии спустятся с гор, перестанут рвать Империю и чинить беспорядки. Да и вообще, если цинтрийка взойдет на императорский престол, то бунтовщики вступят в императорскую армию. А вы знаете, что на севере за Яррой продолжаются войны, каждый солдат на счету.

— Ага! — выкрикнул Кайлей. — Теперь я понял! Вон она какая амнистия! Дадут тебе на выбор: вот кол острый, вот императорские цвета. Или кол в жопу, или цвета на горбушку. И на войнючку, подыхать за империю.

— На «войнючке», — медленно сказал Хотспорн, — действительно бывает по-всякому, как в той песенке. То бишь, на войне как на войне! В конце концов, не каждому достанется воевать, дорогие Крысы. Возможно, конечно, после выполнения условий амнистии, то есть явки с повинной, будет введен некий род… альтернативной службы.

— Чего-чего?

— Я знаю, в чем дело. — Зубы Гиселера на мгновение сверкнули на загорелом, синеватом от бритья лице. — Купеческая гильдия, дети мои, пожелает приветить нас. Приютить и обласкать. Как матушка родная.

— Как курвина мать, скорей, — буркнула себе под нос Искра.

Хотспорн сделал вид, будто не слышал.

— Ты совершенно прав, Гиселер, — сказал он холодно. — Гильдия может, если захочет, дать вам работу. Официально, в виде альтернативной службы в армии. Дать защиту. Официально и взамен.

Кайлей хотел что-то сказать. Мистле тоже хотела что-то сказать, но быстрый взгляд Гиселера заткнул рты обоим.

— Передай гильдии, Хотспорн, — сказал ледяным тоном атаман Крыс, — что за предложение мы благодарим. Мы подумаем, поразмыслим, обсудим. Посоветуемся, как поступить.

Хотспорн встал.

— Я еду.

— Сейчас, в ночь?

— Переночую в селе. Тут мне как-то не с руки. А завтра прямиком на границу с Метинной, потом главным трактом в Форгехам, где пробуду до Эквинокция, а может быть, и подольше. Потому что там буду ожидать тех, кто уже подумал, размыслил, обсудил, посоветовался и готов явиться, чтобы под моим присмотром ожидать амнистии. Да и вы тоже очень-то не тяните с раздумьями и размышлениями. Добром советую, потому что Бонарт вполне может и решительно готов опередить амнистию.

— Ты все время пугаешь нас Бонартом, — медленно сказал Гиселер, тоже поднимаясь. — Можно подумать, будто эта стервь уже за порогом… А он, верно, еще за горами, за лесами, за синими морями…

— …в Ревности, — спокойно докончил Хотспорн. — На постоялом дворе «Под головой химеры». Милях в тридцати отсюда. Если б не ваши выкрутасы над Вельдой, вы наверняка наткнулись бы на него уже вчера. Но вас это не волнует, знаю. Ну, бывай, Гиселер. Бывайте, Крысы. Мэтр Альмавера, я еду в Метинну и люблю компанию в пути… Что вы сказали, мэтр? Охотно? Так я и думал. Ну, стало быть, упаковывайте свои причиндалы. Заплатите мэтру, Крысы, за его художества.

Почтовая станция пропахла жареным луком и картофельным супом, который готовила жена хозяина, временно выпущенная из чуланного заточения. Свеча на столе фукала, пульсировала и раскачивала хвостиком пламени. Крысы наклонились над столом так, что огонек грел их почти соприкасающиеся головы.

— Он в Ревности, — тихо говорил Гиселер. — На постоялом дворе «Под головой химеры». Точно день езды отсюда. Что вы об этом думаете?

— То же, что и ты, — проворчал Кайлей. — Едем туда и прикончим сукина сына.

— Отомстим за Вальдеса, — сказал Рееф. — И Мухомора.

— И нечего, — прошипела Искра, — разным там Хотспорнам тыкать нам в глаза чужими делами и прытью. Пришьем Бонарта, этого трупоеда, оборотня. Приколотим его башку над дверьми кабака, чтобы названию соответствовало! И чтоб все знали, что никакой он не волевой, а обычный смертный был, как все другие, и что вообще сам на тех, что посильнее, нарвался. Сразу станет видно, чья ганза покрепче всех будет от Кората до Переплюта!