Сталь от крови пьяна (СИ) - Александрова Виктория Владимировна

— Уилл, чёрт тебя возьми, за тобой что ли стая упырей гналась? — прикрикнул Хельмут, подъезжая к нему.

— Не называй меня так, — закатил глаза Вильхельм. — Мы в Нолде всего-то седмицы две, а ты уже нахватался местного говора…

Дальше они ехали спокойно и спустя пару минут добрались наконец до интересовавшего их места. Среди ещё не покрытых листвой деревьев виднелась та поляна, что они искали. На ней оставалась серо-коричневая прошлогодняя трава — свежей, весенней, зелёной пока не проросло ни былинки. Ни ям, ни пробоин, ни бугров или горок там не было — поверхность была ровной, отлично подходящей для сражения.

Они спешились, и Вильхельм сделал пару шагов вперёд, почти не глядя под ноги, в то время как Хельмут принялся внимательно изучать поверхность под подошвами, чтобы случайно не наступить в грязь и не испачкать свои до блеска вычищенные чёрные ботфорты. Хотя грязи на этой местности почти не было: снег сошёл уже достаточно давно, а дожди ещё не успели оросить землю. Что ж, тем удобнее сражаться. И пешим, и конным было бы очень несподручно вязнуть в грязи во время битвы.

— Я думаю, в свою очередь, разделить авангард на две части и ударить с двух сторон, — сказал вдруг Вильхельм, присев на одно колено и положив руку на землю. — Мы возьмём их в клещи, окружим и задушим… — Он сжал затянутые в чёрную кожу пальцы и как-то странно ухмыльнулся. — Может быть, твоя помощь и не понадобится, если мой план сработает, — бросил он через плечо. — Всю опасность я возьму на себя, так что радуйся.

Его слова о том, что помощь может не понадобиться, задели Хельмута едва ли не сильнее, чем сама идея о смене плана.

— Генрих ничего не говорил о разделении авангарда, — напомнил он. — И его вроде бы никогда не разделяют, а для взятия в клещи используют полки правой и левой руки. В этот раз нам они не понадобятся, потому что численность войска не столь большая, полки будут слишком маленькими, это опасно…

— Это всё тебе Генрих сказал? — Вильхельм поднялся и отряхнул колено.

— Ну да, — кивнул Хельмут. Взгляд друга ему не понравился.

— А сам-то ты что думаешь?

Вильхельм, поправив сползший с одного плеча плащ, приблизился к нему почти вплотную и внимательно, с интересом взглянул в глаза. От этого взгляда Хельмут вздрогнул, но быстро взял себя в руки: Генрих, чьи глаза были такого же зелёного оттенка, тоже часто смотрел на него подобным образом. Только вот взгляд сюзерена его не пугал. Он скорее притягивал и завораживал, погружал в эту изумрудную глубину, от которой невозможно оторваться… А от взгляда Вильхельма как раз хотелось оторваться, потому что в его зелёной глубине плескалось что-то… что-то не то. Нехорошее, чужеродное, то, чего раньше там никогда не было.

— Ничего я не думаю, — нехотя ответил Хельмут, делая шаг назад. — По-моему, его план вполне хорош, мы его несколько раз обсудили, и тебе не надо ничего в нём менять. К тому же он завтра перед битвой обязательно осмотрит войска и всё поймёт.

— О, об этом я и хотел тебя попросить… — Вильхельм опустил взгляд, будто его что-то смущало. — Мне гораздо удобнее было бы разделить авангард перед битвой, а не во время её. А до битвы ещё целый день. — Он резко поднял голову, взглянув на небо: солнце медленно катилось к центру небосклона, близился полдень. — За оставшиеся часы попробуй убедить Генриха не смотреть войска. Он ведь должен доверять нам, так?

— Он нам доверяет, — кивнул Хельмут, которого предложение Вильхельма ввело в настоящий ступор, — но он должен осмотреть войска, дело тут не в доверии, а…

— В чём? — нагло ухмыльнулся Вильхельм, наклонив голову вбок.

— Слушай, это странно. Не то чтобы я нахожу твою идею неудачной, просто… — Вообще-то он именно что находил её неудачной. — Просто не делай этого, хорошо?

Вчерашнее ощущение беспомощности, мысли о том, что они ещё слишком молоды и неопытны, сейчас показались ему сущей глупостью. Впрочем, странная затея Вильхельма тоже не обрадовала: так ли важно разбивать авангард на две части, большую ли пользу это принесёт? И почему он так упёрся, почему так вцепился в этот свой план, что даже готов нарушить приказ своего сюзерена? Хельмут не собирался ему в этом помогать. И почему бы Вильхельму просто не сообщить Генриху о своём намерении? Почему этот план нужно держать в тайне?

Но и донести лорду Штейнбергу на Вильхельма что-то мешало. Будто некая невидимая рука схватила Хельмута за плечо, заставляя прирасти к земле и держать язык за зубами.

Вопросы, казалось, вот-вот разорвут мозг, и Хельмут покачал головой, пытаясь привести мысли в порядок. Вряд ли Вильхельм ответит на все эти вопросы, поэтому не стоит вообще продолжать бессмысленный разговор.

Хельмут развернулся на каблуках и направился к своей лошади, не сказав больше ни слова. Утро наполнялось прохладой, и от мерзкой дрожи не спасал даже суконный чёрный плащ поверх фиолетового камзола. Стоило взять с собой худ или берет из шатра, но он попросту не успел. Теперь хотелось поскорее вернуться в шатёр, к тёплому костру и забыть о Вильхельме и его глупых идеях.

— Бегаешь за ним, как сторожевой пёс, — раздался позади злой голос барона Остхена, пригвоздивший Хельмута к месту. — А что бы сказала Хельга, как думаешь? Наверняка бы она встала на мою сторону.

— Ну конечно, — буркнул Хельмут. — Но ведь Генрих — наш сюзерен, твой сюзерен, твой лорд! — Он оглянулся: Вильхельм стоял, скрестив руки на груди, и всё нараставший ветер шевелил кончики его густых смоляных волос, издалека напоминавших капюшон плаща. — Он твой родственник, в конце концов. А ты что-то пытаешься скрыть от него, идёшь против его воли, меняешь его планы… И меня пытаешься в это втянуть!

— Это для нашего же блага, для его блага, для блага всего королевства, — уже спокойнее заявил Остхен. — Если мы выиграем эту битву (а мой план лишь увеличит шансы на победу), то дальше нам будет легко прогнать фарелльцев с этой земли. Нолдийцы нам ещё благодарны будут.

— О да, будут… — закатил глаза Хельмут и ускорил шаг.

Вести беседы с Вильхельмом по-прежнему не хотелось, а понимание, что отговорить и переубедить этого упрямца вряд ли удастся, вызывало в сердце страшную досаду. Однако мысль о необходимости доложить об этом Генриху точила не меньше, и Хельмут буквально не знал, что делать. Спрашивать совета у кого-то ещё и тем самым посвящать в дело третье лицо казалось ему ещё более провальной идеей.

Хельмут запрыгнул в седло и, не оборачиваясь, направил коня назад, к лагерю. Там ждали тепло и покой. Там приятно пахнет дымом, мясом и сталью. Там он сможет всё как следует обдумать и решить, следует ли рассказывать Генриху о том, что задумал Вильхельм, или всё-таки нет.

***

Генрих был зол. Даже не просто зол, а взбешён. В его глазах плескалась адская ярость, смешанная с ледяным отчаянием. Хельмут мог поклясться, что ещё никогда не видел друга таким, а тот даже сейчас изо всех сил пытался строить из себя ледяного бездушного истукана. Возможно, другие и не замечали его ядовитую злость… Или просто делали вид, что не замечают. Вильхельма так вообще по-хорошему должно было терзать чувство вины: если бы не его дурацкая попытка поменять расстановку войск за пять минут до начала битвы, у них был бы неплохой шанс на победу… А так им пришлось бежать, отступать к Клауду, иначе фарелльцы бы попросту перерезали всё их войско, всех до единого.

Впрочем, Вильхельм тоже старался не выдавать своих чувств, а на Хельмута смотрел взглядом умоляющим и поистине жалким. Тот кивал с подбадривающей улыбкой: всё, мол, хорошо, я понимаю, я никому не скажу.

Хотя стоило бы сказать, но что-то по-прежнему удерживало его, и объяснений этому не находилось.

Однако Генриху одной улыбки явно было мало, и лёгким кивком его не успокоить. Сейчас, во время очередного совета (после битвы они проходили каждый вечер, были долгими, выматывающими, полными споров и даже криков), Хельмут сидел рядом с ним, как всегда, по правую руку, но он не смел ни коснуться его, ни посмотреть в его глаза — нужно было соблюдать этикет, следить, чтобы не вырвалось случайное «ты», держаться отстранённо и говорить лишь после разрешения.