Юлия Латaынина - Сто полей

Секретарь Бариша ничего не знал об упавшем корабле. Он, однако, был поражен тем, сколько написал мальчик о чужеземцах: у мальчишки был вообще отменный нюх на истинное.

Бариша обдумал сообщение послушника. Так вот отчего господин Даттам вздумал просить монополию на заморскую торговлю! Монополию экзарх уже предоставил: однако, услышав это сообщение, пожалуй, может и рассердиться.

Бариша воспользовался тем, что настоятель храма Шакуника был в городе и поговорил с ним о торговцах. Настоятель храма очень ценил в Барише его преданность экзарху и его тонкий вкус. Никаких денег! Настоятель подарил Барише картину с клеймом гениального мастера прошлого столетия и старинную математическую рукопись седьмого века. Бариша согласился, что ничего плохого, конечно, не будет, если обождать с сообщением о чужеземцах до приезда Даттама: пусть хитрый торговец сам оправдывается перед экзархом.

Вечером Бариша ужинал у наместника Рехетты в павильоне на берегу пруда, именовавшегося Малым Океаном. Великий Океан находился в государевом дворце в столице. Бариша пил одну чашку за другой и думал, что пятьсот лет назад племена по ту сторону земли меняли изумруды на дутое стекло, – а теперь вот шлифуют изумруды сами. Поклонялись людям из морских саней, – а теперь вот приплыли на восток сами.

«А ведь это – как знамение, – подумал Бариша. – Как говорит Арфарра: в истинном государстве вещи соответствуют именам: ойкумена – должно значить весь мир. Миру снова тесно в своих границах, как набухшему зерну. Было же пророчество о вестниках нового солнца, приходящих с запада. Не все же пророки, в конце концов, лжецы и провокаторы,» – думал Бариша, и глядел на огромного, рыхлого наместника.

Тот тихонько урчал, давил пухлыми пальцами рябьи косточки и кидал их, по своему обыкновению, диковинным шестиглазым рыбам в Малом Океане – единственным живым существам, о которых бывший мятежник, судя по донесениям, готов был заботиться день и ночь… «Как, однако, задержалось донесение, – думал секретарь, почему-то с тайной досадой, – давно пора и третьему быть…»

ГЛАВА ВТОРАЯ,

где рассказывается о событиях, произошедших на самой границе ойкумены, где даже время течет по-другому, нежели в центре, и один день службы считается за три, и где разыгрываются сразу две партии в «сто полей»

Прошло две недели: наступил первый день Шуюн. Два события произошло в этот день: экзарх Варнарайна, наследник престола, вступил в центр мира, в Небесный Город: по этому случаю бродили по улицам самодвижущиеся черепахи, спустились с неба боги, подобные мудрым словам указов, и от имени экзарха народу раздали сто тысяч просяных пирогов, квадратных, как земля, и сто тысяч рисовых пирогов, круглых, как небо.

В этот же день караван храмового торговца Даттама пересек реку о четырех течениях, принес положенные жертвы и остановился у узлов и линий девятой заставы. И было это на самой границе ойкумены, где горы стоят на полпути к небу, где летом бывают метели и где даже время течет по-другому, и один день службы засчитывается за три.

Люди из каравана и охрана заставы сварили в котле быка, накормили богов запахом, а мясо съели сами. Люди из каравана рассказали людям с заставы о том, что случилось на Весеннем Совете: и как король сначала объявил войну экзарху Харсоме, а через день признал себя его вассалом, и как заросла в храме трещина, прошедшая через сердце Золотого Государя, и как гнев Золотого Государя уничтожил город Ламассу, вознамерившийся противиться стране Великого Света, и как советник Арфарра и советник Клайд Ванвейлен убили Марбода Кукушонка, и многое другое, столь же поучительное.

– Так что же? – сказал один из стражников. – Мы уже и не застава? Была гора на краю мира, а стала дыра в центре провинции?

Господин Гайсин, начальник заставы, встретил караван в великом смущении.

Три года назад господин Гайсин надзирал за гончарным производством. Как-то раз секретарь Бариша принес экзарху его отчет и расставил везде красные галочки.

– Этот человек жаден и очень неумен, – сказал экзарх.

Бариша возразил:

– Все берут. Его накажешь – другие встревожатся.

Экзарх сказал:

– Это неважно, откуда человек берет деньги. Важно, что он с ними делает потом. Надо поставить Гайсина на место, где его пороки способствовали бы не только его личному обогащению, но и всеобщему благу.

Но, конечно, Бариша был прав насчет того, что у экзарха не было привычки пугать людей, потому что чиновник с перепугу, что его когда хотят, тогда и посадят, начинает вытворять вовсе неизвестно что.

И вот, спустя неделю после этого разговора, зашел господин Гайсин в сад при малой городской управе, и видит: к коньку малого храма привязана маслобойка, у маслобойки сидит молоденькая служанка и качает маслобойку, как колыбельку. Господин Гайсин понял, что дурочка только что из деревни, потому что кто же в таком месте сбивает масло? А вокруг, как положено, спеют персики и сливы, виноград уже наливается бирюзой и яшмой, нежный пруд с уточками и селезнями, мостики с бронзовыми перилами перекинуты подобно радуге. Вечереет, и дневная жара спала, и воздух напоен ночными ароматами.

– Ах, – говорит Гайсин, – какой прекрасный сад! Хотел бы я быть белкой, чтобы порезвиться в его ветвях!

А новая служанка ничего не говорит, только качает колыбельку.

– Ах, – говорит господин Гайсин, – как прекрасно это озеро, поистине подобное небесному озеру! Хотел бы я быть удочкой, чтобы ловить рыбу в этом озере!

А новая служанка ничего не говорит, только качает маслобойку и краснеет.

– Ах, – говорит господин Гайсин, – как прозрачен этот ручеек! Я хотел бы быть мостиком, чтобы изогнуться над ним.

Тут новая служанка, не переставая качать колыбельки, говорит:

– Ах, сударь начальник, не подобает заниматься такими делами в таком месте.

– Гм, – говорит господин Гайсин, – однако это ты права!

И даже поразился такой тонкости в суждениях.

– У меня, – говорит девица, – есть домик в Нижнем Городе, а садик при нем – не мой. И если бы этот садик был мой, я охотно пустила бы вас им полюбоваться.

В общем, уговорились они, что вечером господин Гайсин осмотрит садик в Нижнем Городе.

Садик ему понравился, он в садике нагулялся вдоволь, и рыбы в озере наловил столько, что удочка его совсем устала, и повадился он в садик каждую ночь.

И вот через месяц, на рассвете уже, слышит – в дверь стучат.

– Беда, – шепчет женщина, – ведь это мой благоверный отыскал меня в городе.