Татьяна Умнова - Вампиры замка Карди

Гарри, приземлившись на собственный рюкзак, наблюдал за его стараниями без особого энтузиазма. Ну, какой смысл возиться с костром? Слабенькому огню ни за что не согреть такое огромное подземное помещение. Сырость и холод царили здесь столетиями! Чтобы выгнать их отсюда, нужен как минимум — старомодный калорифер. А может быть, и его жара не хватит.

Но когда Джеймсу удалось-таки разжечь огонь и он погасил фонарь, и вместо одного узкого и яркого луча по громадному подземелью разлилось золотисто-розовое сияние, Гарри вдруг почувствовал себя гораздо уютнее. Тело расслабилось и усталость начала понемногу, тоненькими струйками утекать из гудящих ног, из натертых плеч.

— Боже, Джеймс, как вы были правы! — расчувствовавшись, воскликнул Гарри. — Нам не хватало именно огня! Он хоть и не греет, а… Как-то от него теплее.

— Это в вас говорит память предков. Не ваших предков — Карди, а… Наших общих предков. Собираясь в пещере у крохотного костерка, они чувствовали себя защищенными от всех недобрых сил, таящихся в ночи.

— От пещерных медведей и саблезубых тигров?

— Да, и от них тоже, — загадочно улыбнулся Джеймс.

— Должно быть вы, Джеймс, побывали в разных переделках и опыта такого специфического набрались. Вот я и воевал, и всякое другое, а о том, что костерок разжечь надо, чтобы на душе стало спокойнее — и не догадывался!

— Да. Побывал. И опыта набрался. Мне ведь тридцать четыре года, Гарри. Я старше вас на одиннадцать лет. Значительная разница в возрасте, но, надеюсь, это не станет помехой для нашей дружбы.

— Джеймс, мне кажется, в нашем случае разница в возрасте не имеет такого уж значения! — возмутился Гарри. — В конце концов, я уже успел посмотреть в лицо смерти. Что дало мне дополнительный жизненный опыт. У вас такого опыта не было, и поэтому можно считать, что…

Лорд Годальминг снисходительно улыбнулся и похлопал Гарри по руке.

— Я шучу. Будет, Гарри. Шучу, конечно. Не обижайтесь. Почему все молодые хотят казаться старше? Молодость — такое сокровище. Вы должны радоваться, что так молоды. Нет, конечно, я еще не стар. Тридцать четыре года — самый расцвет для мужчины. Но ощущаю я себя так… Словно не то, что стар… Словно я умер уже давно.

— У вас истерика из-за пережитого? Или это обычный английский сплин? — язвительно осведомился Гарри.

Слова «умер уже давно», прозвучавшие из уст Джеймса, показались Гарри насмешкой над его собственной бедой.

— Нет, это не истерика и не рефлексия, Гарри. И не обычный английский сплин, — меланхолично ответил Джеймс. — Слишком многое для меня — в прошлом. И ничего отрадного — впереди. Да, все хорошее уже было. Давно. И — невозвратимо ушло. Представьте себе, я утратил надежду на благополучие, когда был еще моложе вас.

В голосе лорда Годальминга звучала неподдельная грусть, и Гарри решил, что обижаться дальше — глупо. В конце концов, в тридцать четыре года у человека действительно многое позади. Возможно, Джеймс нуждается в поддержке и утешении. Ведь он впервые попал в такую ужасную ситуацию. Сам Гарри после Перл-Харбор не боялся ничего, или почти ничего, а если даже и боялся… То уж наверняка Джеймс боялся сильнее, чем Гарри! Ведь прежде англичанину не приходилось видеть, как умирают его друзья, не приходилось слышать свист пуль над головой. Неудивительно, что он захандрил. Правда, особого опыта по части утешений Гарри не имел, но он решил, что следует хотя бы попытаться, и сказал:

— Но у вас такая милая жена и чудесные дети, Джеймс! Что бы не пришлось вам потерять в давнем или недавнем прошлом — они есть у вас сейчас!

Лорд Годальминг криво усмехнулся.

— Милая жена? Чудесные дети? О, конечно, леди Констанс — Настоящая Леди, и вполне оправдывает свое имя: она мне более чем верна. Я могу гордиться такой супругой! Она в юности получила столько кубков за стрельбу из лука и за греблю! Она состоит в стольких благотворительных обществах! И она разводит таких великолепных спаниелей! Да, это ее любимое хобби — разводить спаниелей. Она их любит больше всего на свете. Больше меня, больше детей. Нет, я не преувеличиваю. Посудите сами: эти длинноухие собаки — настоящие ангелы! Они мне доставляют столько приятных минут… Вообще, спаниели — это лучшее, что дала мне женитьба на Констанс. А мои дети на ангелов совсем не похожи. Маленькие дьяволята. Как я был счастлив, когда хотя бы старших удалось отправить в школу! А на каникулы я всегда стараюсь куда-нибудь удрать. Четверо сыновей — это, конечно, замечательно. Мой отец был бы счастлив, если бы у него родилось четверо таких замечательных, здоровых и горластых мальчишек. А так — приходилось все надежды возлагать на меня одного. Гораздо легче, когда родительские надежды поделены между четверыми детьми. Легче и для детей, и для родителей. Да, мой отец был бы счастлив. А вот я своих сыновей, откровенно говоря, побаиваюсь. Они все время орут. И не могут усидеть на месте. Я таким не был. Я, знаете ли, был хорошим, тихим мальчиком. Чем все время раздражал своего отца.

— А я своего старика раздражал тем же, чем вас раздражают ваши сыновья! — рассмеялся Гарри. — Бегал, орал, стрелял из рогатки, лазил на деревья, дрался…

Джеймс сдержанно улыбнулся.

— Мой отец был бы счастлив иметь такого сына, как вы, Гарри. А меня он, мне кажется, ненавидел. За то, что я его так сильно разочаровал. Я был слабым и трусливым. Он, по крайней мере, таким меня считал, потому что я не любил скачки, охоту, не преуспел в спорте и вообще проболел все детство. Чтобы доказать отцу, что он ошибается в отношении меня, что можно быть смелым, не будучи физически сильным, я вступил в Вигилантес. Моими рекомендателями стали Джон Сьюард и Джонатан Харкер. Вскоре после всей этой лондонской истории с вампиром, профессор Ван Хелсинг рекомендовал в Вигилантес всех троих, и моего отца тоже, и нашел второго рекомендателя. Как люди, реально столкнувшиеся с вампирическим злом и сумевшие с ним сразиться, отец и его друзья были сочтены вполне достойными членами Вигилантес. Но мой отец… Он очень мучился вопросами жизни после смерти, воссоединения любящих душ и Господнего прощения. Ведь мисс Люси, будучи вампиром, убивала детей! Мог ей проститься такой грех — или не мог? И суждено ли им было встретиться? Наша вера ответа на эти вопросы не давала. И отец тайно принял католицизм. Там он, видимо, все ответы получил.

— А с вами поделился?

— Нет. Мы с ним так и не стали близки. Слишком много неприязни и взаимных обид накопилось, — продолжил Джеймс так, словно и не прерывался вовсе. — Но отец несколько смягчился перед смертью. Его отношения с моей матерью стали как-то теплее. Хотя она очень мучилась из-за его отступничества. А для меня все это было просто слишком поздно, потому что уже была Констанс и были мальчики, — Джеймс тяжело вздохнул. — Когда отец увлекся католицизмом, он покинул Вигилантес. И был очень недоволен, когда я туда вступил. Но все же это заставило его хоть немного меня уважать. Доктор Джон Сьюард был исследователем, сэр Джонатан Харкер и его сын Квинси Харкер — охотниками. Я с самого начала знал, что не смогу стать охотником. К тому же доктор Сьюард из всех друзей моего отца более всего мне импонировал, у нас было много общего. Знаете, Гарри, если бы у меня родилась дочь, я бы тоже назвал ее Люси. На этом настаивал отец. К сожалению для него — к счастью для меня — у нас с Констанс рождались только мальчики. После четвертого мы решили приостановиться. И как-то так вышло, что остановились насовсем. Не возвращались больше к этому вопросу. Она занялась разведением спаниелей, а я взял на содержание хористку. Миленькая особа, транжирка, зато, кроме подарков, ничего не требует, никогда не скандалит, не занимается спортом, не состоит в клубах, не рожает детей и не разводит спаниелей.