Гай Кей - Самая темная дорога

Она обдумала его слова без улыбки, хотя его тон приглашал ее улыбнуться.

— В ту ночь у Анор Лизен, — сказала она. — Пока я не высказалась неудачно.

— Ты не виновата, — пробормотал он. — Просто власть и контроль были моим больным местом. Ты его нащупала.

— Этому нас учат. — Она улыбнулась. Но улыбка не была холодной, и он понял, что она немного издевается над собой.

— Я свою долю язвительности тоже внес, — признался Пол. — Одна из причин моего прихода — сказать тебе, что во многом это рефлекторно. Это моя самозащита. Я хотел попрощаться и сказать тебе, что… очень тебя уважаю. — Трудно было подбирать слова.

Она ничего не ответила, глядя на него ясными, блестящими зелеными глазами. Ну, подумал Пол, он это сказал. То, что пришел сказать. Он допил вино и встал. Она сделала то же самое.

— Мне надо идти, — сказал он, желая оказаться в другом месте прежде, чем кто-то из них скажет что-нибудь обидное и испортит даже это прощание. — Увидимся вечером, как я полагаю. — Он повернутся к двери.

— Пол, — позвала она. — Подожди.

Не Пуйл. Пол. Что-то дрогнуло в нем, как порыв ветра. Он снова обернулся.

Она не двигалась. Скрестила руки перед грудью, словно внезапно замерзла среди лета.

— Ты и правда собираешься меня покинуть? — спросила Джаэль таким напряженным голосом, что ему потребовалась целая секунда, чтобы убедиться, что он не ослышался.

И он убедился, и в то же мгновение мир покачнулся и зашатался в нем и вокруг него, и все изменилось. Что-то взорвалось в его груди, будто рухнула плотина, которая так долго сдерживала желание, что правда не могла пробиться в его сердце до самого последнего мгновения.

— Ох, любовь моя! — произнес он.

Казалось, комната озарилась светом. Он сделал один шаг, другой; потом она очутилась в кольце его рук, и невероятное пламя ее волос окутало их обоих. Он нашел ртом ее губы, поднятые навстречу его поцелую.

И в это мгновение к нему пришла наконец ясность. Все стало ясным. Он вырвался на свободу и побежал, с сильно бьющимся сердцем, под ясный стук молота в сердце. Теперь он был не повелителем Древа Жизни, а всего лишь смертным, которому долго отказывали, который долго отказывал сам себе, прикоснувшимся к любви и испытавшим ее прикосновение.

Она стала огнем и водой в его объятиях, она стала всем, чего он когда-либо желал. Ее пальцы сплелись у него на затылке, погрузились в волосы, притянули его голову вниз, к ее губам, и она снова и снова шептала его имя и плакала.

И так они слились наконец, дети Богини и Бога.

Они затихли среди разбросанных подушек, и она положила голову ему на грудь, и они долго молчали, а он перебирал пальцами рыжий водопад ее волос и вытирал ее слезы.

Наконец она переменила позу и положила голову к нему на колени, глядя на него снизу вверх. Она улыбалась совсем другой улыбкой, чем те, что он видел у нее прежде.

— Ты бы и правда мог уйти, — сказала она. Это не был вопрос.

Он кивнул, все еще словно в тумане, все еще дрожа и не веря в то, что с ним произошло.

— Мог бы, — признался он. — Я слишком боялся.

Она протянула руку и прикоснулась к его щеке.

— Боялся этого после всего, что ты сделал?

Он снова кивнул.

— Этого, может быть больше, чем всего остального. Когда? — спросил он. — Когда ты…

Ее глаза стали серьезными.

— Я влюбилась в тебя на берегу у Тарлиндела. Когда ты стоял в волнах и беседовал с Лирананом. Но я сопротивлялась, конечно, по многим причинам. Ты их знаешь. Мне не приходило это в голову до тех пор, пока ты не зашагал от Финна к Галадану.

Он закрыл глаза. Открыл. Почувствовал, как грусть затмила радость.

— Ты сможешь это сделать? — спросил он. — Тебе позволят? В твоем положении…

Она снова улыбнулась, и эту улыбку он знал. Такую улыбку он представлял себе на лице самой Даны: обращенную внутрь и загадочную.

— Я готова умереть, лишь бы получить тебя, но не думаю, что это понадобится.

Она аккуратно встала. Он тоже поднялся и увидел, как она подошла к двери и открыла ее. Она что-то шепнула служительнице в коридоре, а потом вернулась к нему, в ее глазах плясали огоньки.

Они ждали недолго. Дверь снова открылась, и вошла Лила.

Одетая в белое.

Она посмотрела на одного, потом на другого, а потом громко рассмеялась.

— Ох, здорово! — сказала она. — Я так и думала, что это случится.

Пол почувствовал, что краснеет; затем он поймал взгляд Джаэль, и они оба расхохотались.

— Понимаешь, почему теперь она станет Верховной жрицей? — спросила с улыбкой Джаэль. Потом прибавила более серьезным тоном: — С того самого момента, когда Лила подняла топор и уцелела, она предназначалась Богиней для белых одежд Верховной жрицы. Ни один смертный не может понять путей Даны, и даже остальные Боги. Я теперь Верховная жрица лишь по названию. После того, как я отправлю вас через Переход, я должна уступить свое место Лиле.

Пол кивнул. Он видел узор, который начинался здесь, всего лишь намеки, но ему казалось, что нити основы, если проследить их начало, тянутся к Дан Море и жертве, принесенной в канун Майдаладана.

И, размышляя об этом, он почувствовал на глазах слезы. Ему пришлось их вытирать, ему, который никогда не мог заплакать.

— Ким отправляется домой, — сказал он, — иначе я никогда бы не заговорил об этом, но, по-моему, я знаю один домик у озера, на полпути между Храмом и Древом, где мне хотелось бы жить. Если тебе это нравится.

— Мне нравится, — тихо ответила Джаэль. — Больше, чем я могу выразить. Дом Исанны завершит полный круг моей жизни и поможет улечься горю.

— Тогда я остаюсь, — сказал Пол, беря ее за руку. — Кажется, я все же остаюсь в конце концов.

Она кое-чему научилась, поняла Ким. И этот урок оказался самым трудным. Она открыла для себя, что единственное, с чем ей справиться труднее, чем с обладанием властью, — это потеря власти.

Бальрата не было. Она сама отдала его, но перед этим он ее покинул. После Калор Диман и ее отказа повиноваться Камень Войны ни разу даже не сверкнул на ее руке. Поэтому в последнюю ночь, очень поздно, когда в комнате больше никого не было и никто не знал, она отдала его Айлерону.

А он, так же тайно, послал за Джаэль и поручил хранить этот камень жрице Даны. Что было правильно, понимала Ким. Она сначала думала отдать его магам. Но дикая сила Бальрата была гораздо ближе Дане, чем небесная премудрость, которую изучал Амаргин.

Меркой растущей мудрости Айлерона, одной из вех изменения природы вещей стало то, что Верховный правитель отдал столь могущественную вещь Верховной жрице и что она согласилась хранить ее у себя по его поручению.