Башня. Новый Ковчег 5 - Евгения Букреева
— От теретической, — Петренко тоже остановился, вытянулся перед ней. Он был невысок, чуть выше самой Ники, и их лица находились почти вровень, так, что Ника могла видеть светлые короткие ресницы, вздёрнутый веснушчатый нос и бледные, легко краснеющие щёки. Они и сейчас вспыхнули, и рыжеватые веснушки почти исчезли, затопленные смущённым румянцем. — Это когда стойка и захват отработаны и можно стрелять уже учиться.
— Правильно, Петренко, говорить «теоретической», от слова «теория».
Ника развернулась и снова быстро зашагала вперёд. Петренко не отставал.
— Так я так и говорю, Ника Павловна. Вот вам бы теперь боевыми патронами пострелять, вы бы, Ника Павловна, тогда…
Дифирамбы Петренко в честь её успехов Нику изрядно утомили. У поста охраны, пока проверяли их пропуска, парень немного притих, но уже в общем больничном коридоре его восторги вспыхнули с новой силой.
— …эх, вам бы ещё потренироваться немного, боевыми пострелять у нас на полигоне и это… Талант у вас, Ника Павловна…
— Да заткнись ты! — Ника не выдержала. Ещё не хватало, чтобы их кто-нибудь услышал. — Помолчи хоть немного. И перестань уже меня называть по имени-отчеству.
— А как мне вас назвать? — искренне поразился Петренко. — Если не по имени…
— Никак не называй! — отрезала Ника, она уже смирилась с тем, что втолковать Петренко про то, что она теперь Надя, у неё не получится. — И о том, чем мы занимались, тоже не трынди. Понял?
Петренко замолчал, обиженно засопел и отстал на пару шагов.
Ника снова почувствовала угрызения совести. Ей было не по себе оттого, что она всё время грубила этому мальчишке, чья вина по сути заключалась только в том, что его назвали именем, которое для Ники слишком много значило. Но она ничего не могла с собой поделать. Постоянно именовала его придурком, рассыпалась насмешками, хотя на самом деле испытывала к нему почти что благодарность. Он отвлекал её от тяжёлых мыслей, которые неизменно приходили к ней, когда она оставалась одна. Речь Петренко, до отказа наполненная бубликовскими словечками, которые парень к тому же ещё и безбожно перевирал, уже не раз и не два вызывали у неё смех (хотя она и злилась на себя за то, что ей становится смешно, когда вокруг творится такое) и приносили пусть и короткую, но разрядку. К тому же похвалы Петренко были ей приятны. Жаль, конечно, что нельзя попробовать пострелять хотя бы холостыми патронами, но зато она теперь знает, как правильно держать пистолет, на что нажимать, и — этот гад Караев может быть уверен — в нужный момент она точно не растеряется. И совместит целик, мушку и ненавистную застывшую рожу…
Отделение встретило их тишиной. Вчера, когда они с Петренко работали в дневную смену, было поживее. Сновал персонал, больные то и дело выходили из палат — размять ноги, прогуляться. А сейчас будто все вымерли.
Причина стала понятна, как только они подошли к сестринскому посту: персонал столпился там, и медсёстры, и санитары, и даже врачи. Все сгрудились в большую кучу и нервно, в полголоса что-то обсуждали. В центре стоял немолодой грузный мужчина в униформе врача, кажется, его звали Аркадий Борисович, Ника пока не успела точно запомнить, как кого зовут. Этот Аркадий Борисович что-то тихо рассказывал, лицо его было значительным и важным, словно он делился какой-то тайной.
Уже почувствовав недоброе, Ника осторожно приблизилась, нашла взглядом старшую, Татьяну Сергеевну, тихонько поздоровалась.
— Столярова? — та неохотно отвлеклась от разговора. — Почему ещё не одета? Иди переодевайся.
— А что тут… — попыталась спросить Ника, но её перебила дежурная медсестра.
— Эй, ты… Это же ты — Петренко? — она смотрела на перетаптывающегося за Никиной спиной охранника.
— Ага, я, — подтвердил тот, растерянно покосившись на Нику.
— Искали тебя. Спрашивали. Из приёмной, кажется.
И медсестра, отвернулась, опять уставившись на толстого пожилого врача, а тот, сдвинув седые лохматые брови, неодобрительно зыркнул на них с Петренко. Было видно, что ему не сильно понравилось, что его перебили на полуслове. Впрочем, он почти сразу продолжил говорить, ухватив нить потерянного разговора.
— Я вам точно говорю, это из-за того, что снова закон вводят, — Аркадий Борисович нервно покрутил короткими пальцами висящий на шее фонендоскоп. — Потому что наша Маргарита Сергеевна никогда его не одобряла. Наверняка и сейчас не одобряет. Вот и метут всех несогласных.
— Всех несогласных мести, у них изоляторов в военном секторе не хватит, — хохотнул молодой мужчина, кажется, интерн. — Нет, тут что-то другое…
— Да что другое, Миша? — возмутилась Татьяна Сергеевна. — Ещё скажи, что Ладыгина преступница. Да Маргарита Сергеевна кристальной честности человек.
— А при чём тут честность? — возразил этот Миша. — Я вот слыхал, что у нас теперь назначать врачей и вообще всех будут исходя из классов. Вот у вас какой класс, Татьяна Сергеевна, в пропуске стоит? Третий? А у меня второй. Врачи все будут из второго класса. А те, кто третьего, их в младший медперсонал переведут. А главврачей, может, только из первого класса назначать будут. Так что, скорее всего, наша Маргарита Сергеевна происхождением не вышла. Кто-нибудь знает, какой класс ей поставили?
— Глупости ты говоришь! — нахмурившись, прервал его Аркадий Борисович. Ника про себя отметила, что тема ему неприятна, видимо, у него самого с происхождением тоже было не особо. — Даже если и так, то просто бы отстранили от должности, и всё. А тут под конвоем увели. Так что другое здесь…
— У меня на триста пятом одна знакомая работает, там два месяца назад нескольких врачей арестовали, — влезла какая-то востроносая врачиха в узких очках. — Говорят, по делу о наркотиках. Это когда Литвинова осудили. Может и наша тоже… с наркотой?
— Вы, Лариса Викторовна, совсем уже не соображаете, что несёте? — с возмущением прервал её Аркадий Борисович. — Какая наркота? Говорю же, закон вводят. Снова. Уже разнарядки спустили. Вот наша, наверно, и возмутилась. А они её за это и убрали. Чтоб, значит, воду не мутила.
Ника стояла, с ужасом впитывая каждую реплику. Маргарита Сергеевна — это же главврач, та самая, благодаря которой она тут,
