Юрий Ижевчанин - Первая колония

Не ответить на такую просьбу старейшин было бы оскорблением всей Лазики. Получить еще один вечный очаг партизанской войны вместо источника верных воинов для усмирения других баронств отнюдь не хотелось. И Атар, в душе неистово ругая Урса за то, что Однорукий влез в горы и принес эту головную боль с горцами-подданными, вышел к старейшинам. Почтенный старец Иваанэ, поклонившись царю, без обиняков спросил:

— Мы слышали, что ты собираешься нас отдать другим владетелям?

— Да. Я подобрал вам хороших властителей, отличившихся на войнах, смелых, честных, благородных. А Гуржаани вообще будет моим личным владением.

— Мы слышали, что у старков царь не может принять ни одного решения, касающегося положения и прав народа, без того, чтобы спросить народ?

Царь хотел было сказать, что не весь народ, а только граждан, а жители Лазики не граждане, но понял, какими последствиями это грозило бы.

— Это так. И вы заслужили право, чтобы ваши слова были выслушаны мною. Вы показали свою доблесть и верность в последней войне. Вы добровольно встали на нашу сторону. Вы у нас в чести.

— Царь, мы покорнейше просим тебя не отдавать нас другому владетелю. Мы покорялись именно ему, сражались под его знаменами, он понимает нас. А другие ваши владетели, как мы видим, нас не понимают.

— Пройдет несколько лет, и вы с ними поймете друг друга.

— И все-таки, царь, я должен сообщить тебе. Все полноправные азнауры, джигиты и глехи всех деревень Лазики и города Гуржаани вчера собрались на сходы и единодушно решили покорнейше просить тебя не отдавать нас никому другому, даже себе самому. И мы так же единодушно решили, что в случае, если ты не прислушаешься к голосу народа, наши клятвы верности становятся недействительными. Мы попросим Урса возложить на себя нашу корону, а если он откажется, сами изберем себе царя. И тебе придется договариваться уже с этим новым царем.

Перспектива всеобщего восстания, столь четко обрисованная старейшинами, заставила царя призадуматься. А ведь Урс в такой ситуации может решить, что справедливее остаться с народом, который в него поверил! Эту крепкую мужицкую башку ведь не переломишь: он поступает всегда так, как считает справедливым. Видно, правдивы слухи, что он был одним из вождей Желтых.

— Я переговорю с Одноруким.

— Мы не разойдемся и ничего не будем делать до конца ваших переговоров, царь! Мы уже вызвали нашего владетеля из Аякара и через пару часов он будет здесь. А тебя мы покорнейше просим не выходить из дворца.

Да, эти "покорные подданные" явно вознамерились его не выпускать до конца переговоров. Придется пойти на попятную, тем более, что решение еще не оформлено указом и согласием Народного Собрания.

— Хорошо, я подожду. Приятно видеть, как вы любите своего владетеля. Но вы понимаете, что теперь вы берете на себя новые обязательства: стать самыми верными воинами нашего царства и постепенно влиться в ряды старков?

— На это мы согласны. Это служит только нашей чести. Ты, царь, сможешь всегда рассчитывать на наше оружие, наш хлеб и наше вино.

В итоге в этот день царь утвердил Урса владетелем всей Лазики и официально объявил ему, что на утверждение Народного Собрания будет внесен указ о присвоении ему титула графа Лазанского, а также народ попросят дать Урсу почетное прозвище в соответствии с его подвигами и заслугами. За это царь предложил Урсу отказаться от деревень по восточную сторону Аякара. Урс не возражал: надо же было Атару хоть как-то урезать его лен, а царство плюс крепость — вполне достаточное вознаграждение за подвиги. Тем более, что отдаваемые деревни бедные и разоренные.

Новый почти что старк Шон Скинторан тоже стоял в толпе лазанцев, считавших и его, и ихлан Урса своими родными. Он недавно вселился в прекрасный дом в Гуржаани, где жил в окружении четырех жен (вернее, жены и трех наложниц, поскольку по старкским законам несколько жен позволялось лишь знати). Кроме того, в доме были четверо рабов и пара слуг, захваченных Шоном во время набегов на Долину Кувшинов. И Шон чуть ли не больше всех остальных был рад благополучному разрешению спора между царем и народом Лазики.

Естественно, вечером после объявления царского указа начался всеобщий пир. Атар сбежал потихоньку на следующее утро, а Лазика пировала еще неделю.

Аориэу был доволен: хоть сейчас этот растяпа не упустил своего шанса. А, может, он и не совсем растяпа. Урс как-то раз спьяну после хорошей баньки рассказал Аориэу историю своей жизни. То, что было с ним в Империи, на ненасильника произвело страшное впечатление: невероятная везучесть и вместе с тем полное неумение ее использовать для других целей, кроме как спасаться из ловушек, которые сам для себя поставил. Но ведь в итоге его вынесло туда, где он на месте! Потерял руку. Но ведь приобрел знатность и титул в обмен на нее! Упустил Ссарацастр. Но ведь приобрел Лазику, которая теперь с ним навсегда. Непонятно… Уникальный случай.

И еще одно встревожило Аориэу: Кисса как-то уж слишком внимательно смотрела на него, и он разобрал слова, которые могли значить нечто очень серьезное:

— Сильная, но полностью искореженная душа.

Аргирисса получила от Настоятеля страшную, но несколько двусмысленную, епитимью:

"Тебе, дочь моя, дается три месяца, чтобы попытаться самой исправить то, что содеяла. Не позже чем через три месяца ты должна рассказать все содеянное тобою совету вашего цеха и принять более строгое из предложенных тебе наказаний, если только этим наказанием не будет смерть."

У старков было принято даже в решениях суда чаще всего давать осужденному выбор из двух типов наказания. Например, в свое время Ангтун было предложено или сесть на кол, или стать позорной бесправной рабыней Тора.

Аргирисса поняла, что ей нужно сейчас направиться в Колинстринну, и молиться. чтобы интуиция и Элир Любвеобильная подсказали ей правильное решение.

В первый день тринадцатого месяца Аргирисса вернулась в Колинстринну. Эсса сразу же рассказала ей о своей беременности. Тор буквально подхватил ее на руки. Эсса сразу же спросила. когда будет свадьба? На что Аргирисса скромно ответила, что ей предстоит сначала завершить епитимью. И вдруг ей стало ясно решение: клин клином вышибают. Она выпрямилась, посмотрела на Тора и вдруг ощутила, что надо подождать еще три дня до времени, наиболее благоприятного до зачатия.

Помолившись еще три дня, но уже не ограничивая себя в еде, чтобы набраться сил для того, что задумано, и для ребенка, она бросила формальный вызов гетеры Тору. И в первую же ночь вошла в тантру и зачала ребенка. Но выше ее сил было оторваться от любимого оставшиеся ей шесть дней, тем более, что удостовериться об удачном зачатии можно было лишь на седьмой день (по ауре). А на следующий день после окончания вызова Аргирисса уехала в Линью, чтобы в школе гетер предстать перед судом своего цеха.