Анастасия Парфёнова - Городская фэнтези — 2008

Как быстро всё переменилось, как скоро я стал ненужным и жалким. Теперь я пугаю её больше, чем тот безликий бука.

Самое ужасное в том, что я её понимаю.

Как же она, наверное, выросла. Совсем взрослая уже, должно быть. Кто теперь её защищает? Что, если какой-нибудь молодчик вроде того, что занял нашу квартиру? Наглый, бритый, татуированный, с машиной, с пистолетом, с деньгами.

И что теперь я? Пустое место!

Запись четвёртая

Днём ходил в свой двор. Надеялся встретить знакомых, чтобы попросить хоть немного денег. Видел соседку — но она сделала вид, что меня не знает. А я не решился к ней подойти. Возле мусорных баков нашёл сумку с бутылками. Сдал, купил аспирин и булку. Сходил за водой на соседнюю улицу, там есть колонка. Умылся.

Хочу в ванную! Боже, как же я хочу забраться в ванну или хотя бы встать под горячий душ!

Нашёл бритву, кое-как побрился. Рука почти уже не болит, но на ноге вылез огромный чирей — мешает ходить.

Нельзя, нельзя опускаться!

Постирал носки и рубашку.

Ближе к вечеру обнаружил, что сарай, в котором я отлёживался несколько последних дней, облюбовали подозрительные молодые ребята, похоже наркоманы.

Ушёл от греха подальше.

Переночую на улице. Ночи стоят на удивление тёплые.

Запись пятая

Как же я, оказывается, одинок! Раньше этого не замечал. Но вот случилось несчастье — и кому я нужен, кто мне поможет? Старые соседи ссуживают иногда небольшие деньги — но я стесняюсь их брать, а они стесняются давать. Физически ощущаю, что им неприятно меня видеть, — но нисколько их не осуждаю.

А что стал бы делать я, если бы на улице оказался кто-то из них? Пустил бы жить к себе? Конечно, нет. Смущался бы, при встрече опускал глаза, торопился бы дать мелочь или мятую десятку, откупиться от встречи, от разговора, от совести — точно как они сейчас.

Я уже почти и не хожу к нам. И знакомых стесняюсь, и обманувшего меня человека боюсь. Он ведь не просто квартиры меня лишил. Он документы мои отобрал, все вещи куда-то вывез — уничтожил любое напоминание обо мне. А стану мешаться — так и меня уничтожит.

Решил! — переживу зиму и уеду. В глушь, в деревню. Тихо поселюсь в брошенном доме, расскажу сердобольным бабушкам свою историю, попрошу на развод картошку, лук, цыплят попрошу. За грибами стану ходить, рыбу ловить…

Глупо начинать в таком возрасте новую жизнь! Но что ещё остаётся? Обитать в городе, словно бездомный пёс, питаться с помоек, ночевать на вокзале — и паршиветь, дичать, опускаться?..

Только сейчас понял, что я ещё чего-то жду, ещё на что-то надеюсь. Потому стараюсь не уходить далеко от знакомых мест.

Как же трудно расстаться с прошлым!

Нашёл укромное место в кустах за теплотрассой. Притащил со стройки два листа пенопласта, на помойке нашёл лист шифера и много картонных коробок — из всего этого соорудил подобие шалаша. В десяти шагах ходят люди — но им меня не видно. Здесь можно жить, будто в логове — но только до холодов.

Думаю, что делать дальше…

Запись шестая

Не вытерпел — зашёл в свой подъезд. Поднялся до своей квартиры. Дверь уже другая, бронированная — чужая. А кнопка звонка всё та же — моя.

Что теперь там внутри? Посмотреть бы. Найти бы своё.

Единственное место, где я был счастлив, — вот что такое моя квартира. Потому так и тянет сюда…

Меня спугнул шум за дверью.

Странно. Я точно знал, что в квартире никого нет. И тем не менее, я отчётливо слышал шум — будто кто-то, особенно не скрываясь, подошёл к двери с той стороны, щёлкнул крышечкой дорогого глазка и, громко сопя, на меня уставился.

Я испугался.

Внезапно я вспомнил буку, которого так боялась дочка.

Я почти его увидел — стоящего возле дверного глазка, в полушаге от меня.

Глупость, конечно. Нервы. Разыгравшееся воображение.

Или… Нет, нет, нет!

Я сбежал, чудом не упав по дороге, не поломав ноги и не пробив голову.

И снова во мраке под лестницей мне почудилось движение. И опять я услышал голос:

— Скоро будет наш.

«Наш-ш-ш», — будто змеи клубились там среди ржавых колясок.

Никогда не нравилось мне то тёмное место. Всегда, войдя в подъезд, я торопился его миновать. Оттуда ощутимо веяло угрозой, там могли прятаться грабители или… Или кто похуже.

Что за чушь лезет мне в голову?! Может, я болен?

Наверное, почти наверняка — я болен, я в расстройстве, у меня расшаталась психика. Мне бы нужно какое-нибудь лекарство — валерьянка? ноотропил? — я не силён в медицине и потому пью настойку боярышника, аптечными дозами пью — алкоголь немного успокаивает, я крепче сплю, меньше тревожусь.

Так легче…

Сбился. Отвлёкся. Слегка пьян…

На улице я посмотрел наверх, на окна своей бывшей квартиры. И — клянусь! — увидел, как дрогнула занавеска на окне.

Там кто-то был.

Он стоял за дверью, когда я к ней подошёл. Он следил за мной, когда я спустился вниз.

Кто?! Кто?! — это не даёт мне покоя.

Запись седьмая

Чувствуется близкая осень. Ночами холодно. Я успел привыкнуть жить на улице — но теперь мёрзну. Натаскал в свою берлогу рваных матрасов и прочего тряпья, устраиваюсь на них как в гнезде. Содрал с теплотрассы изоляцию, теперь жду, когда включат отопление. И успокаиваю себя, разговариваю с собой: тебе, говорю, грех жаловаться. Вчера на вокзале видел нищего, он босой сидел на бетонном перроне. Подошёл, спросил, где он живёт. Оказалось, здесь же — под этой же бетонной плитой, в норе-расщелине, забитой мусором и газетами.

У меня-то лучше. У меня почти дом. Почти лачуга.

Вчера весь день ходил по городу. И поражался, сколько же кругом нищих. Раньше и не видел их, не замечал. Пробегал мимо, отворачиваясь. А теперь — будто глаза открылись. Поговорил ещё с двумя — помимо того, что сидел на перроне. Они даже милостыню не клянчат, говорят, бесполезно. Живут как бродячие псы.

Невыносимо смотреть на таких людей.

Когда поеду в деревню, попробую уговорить их отправиться со мной. Хотя вижу, что им это не нужно, они не мыслят уже другой жизни.

Я не такой, нет. Я пишу, связано излагаю свои мысли — я не отупел. Я стараюсь мыться, стараюсь стирать одежду. А ещё у меня есть дом — крохотная лачуга из картона и пенопласта. Она куда уютней туристической палатки. А я ничем не хуже отдыхающего в лесу туриста.

Запись восьмая

Схожу с ума?

Происходит что-то невообразимое, что-то невозможное. Я начинаю видеть странные вещи. То, что раньше составляло мою жизнь, теперь ушло на второй план, словно дымкой подёрнулось, размылось, поблекло. И сквозь этот мутный фон начинает проступать нечто совершенно мне незнакомое, пугающее, страшное.