Джеймс Роллинс - Невинные

Слова Евангелия эхом прозвучали в его мыслях.

…он может изгладить свой величайший грех…

Рун обратил лик к небесам. Друзья его заблуждаются. Руну ведом его величайший грех, как и Тому, кто написал эти слова на странице.

И теперь он возложил на нее длань и молитвенно повел:

— Я возлагаю на себя упразднение величайшего из своих грехов, дабы изнеявствить оный и вернуть то, что некогда исхитил.

При этих словах на лице Эрин мелькнула тревога — и не без причины.

Позади него Элисабета издала судорожный вздох и рухнула на колени.

— Что вы наделали? — шепнула ему Эрин.

Вместо ответа он оглянулся на графиню. Та зажимала ладонями рот и нос, словно могла удержать длань рока. Но черный дым сочился между пальцев, исторгаясь изо рта и носа, образуя темное облако перед ее устрашенным взором. А затем в мгновение ока оно штопором устремилось вниз и скрылось из мира сего.

Элисабета переместила ладони со рта на горло.

И закричала.

Она кричала и кричала.

Истошный вопль звенел над пустыней снова и снова.

Рун подхватил ее на руки, утешая, успокаивая, прижимая к себе.

— Все так, как и должно быть, — приговаривал он. — Как оно и должно было быть с самого начала.

Он увидел, как ее страдальчески искаженное, напуганное лицо порозовело. И впервые за века снова услышал биение ее сердца.

И забылся в этом ритме, желая расплакаться.

Элисабета взирала на него широко распахнутыми глазами.

— Сего не может быть.

— Может, любимая.

— Нет.

— Да, — шепнул он. — Моим величайшим грехом было погубление твоей души. Всегда.

Лицо ее зарумянилось — не от возвращения жизни, а от гнева. Ее серебряные очи потемнели, как грозовые тучи. Острые ногти полоснули его по руке.

— Ты соделал меня смертной?

— Да, — проговорил Рун, теперь заколебавшись. Элисабета оттолкнула его прочь, проявив ничтожную долю прежней силы.

— Я не желала этого!

— Ч-что?

— Я не просила тебя обращать меня в чудовище, равно же не просила тебя возвращать меня в сие. — Она вскинула руки. — Немощное, плакучее человеческое существо.

— Но ты прощена! Как и я.

— Мне заботы нет до прощения. Твоего или моего! — Она попятилась от него. — Ты играешь моей душою, аки безделушкой, каковую можешь дать либо отнять. И тогда и ныне. А где во всем том мой выбор? Или не в оном суть?

Рун подыскивал слова, чтобы растолковать ей.

— Жизнь — величайший дар.

— Она — величайшее проклятие.

Развернувшись, Элисабета зашагала прочь, в открытую пустыню.

Томми бросился следом.

— Подожди! Не бросай меня!

Одинокий, умоляющий крик отрока остановил ее, однако к Руну она не обернулась. Подбежав сзади, Томми обнял ее. Элисабета потянула его, поставив перед собой, и привлекла к груди с сотрясающимися от рыданий плечами, уткнув подбородок ему в макушку.

Бернард тронул Руна за плечо.

— Как мог ты безрассудно растратить на нее подобный дар?

— Он не был растрачен.

В груди забурлил гнев. Как может Бернард быть настолько глуп? Разве не понимает он, что величайшие грехи — те, что вершим мы сами, а не те, что на нас обрушились?

Графиня по-прежнему держалась к нему спиной.

Со временем она поймет и простит.

Иначе и быть не может.

17 часов 48 минут

Закрыв книгу, Эрин отделилась от остальных. Джордан двинулся за ней следом, но она попросила позволить ей ненадолго побыть наедине с собой. Смотрела на звезды, на восходящую луну, шагая по кратеру к единственному месту, где нет трупов, прочь от хаоса эмоций, оставшегося за спиной.

Ей требовалась минутка покоя.

Подошла к открытому колодцу.

Это место продолжало источать святость — скорее всего, порожденную хранившимся внизу мечом. Эрин оглянулась на картину бойни — и зверей, и стригоев.

Их группа заплатила чудовищную цену, но выдержала это испытание.

Вот только уцелели не все.

Взгляд ее упал на беднягу Агмундра, и Эрин представила его широченную улыбку.

Спасибо, что защитил нас.

Вспомнила Надию на снегу, даже Леопольда на полу пещеры. Они встретили свой конец вдали от родных краев и тех, кто их любил.

В точности как Эмми.

Преклонив колени у края источника, она заглянула в прозрачную воду. Там отражались звезды. Мазок Млечного Пути ярко сиял ей, напоминая и о ничтожности жизни, и о ее величии. Звезды над головой вечны. Эрин слушала посвист песка над окружающими дюнами, нашептывающий о чем-то, как и тысячелетия назад.

Этот уголок долго был приютом покоя и святости.

Эрин оглядела образа, повествующие историю первого чуда Христова и что за ним последовало. Это напоминание о том, что совершить ошибку, промах способен любой. Как и Христос, она не ведала губительных последствий своих действий в Масаде, не ведала, как от этих событий побегут круги сквозь время, неся гибель и разрушения.

В голове пронеслась немилосердная мысль, и Эрин оглянулась на Бернарда. Скольких кровопролитий можно было избежать, если бы кардинал не таил столько секретов. Знай Эрин о важности смертоносных сведений, которыми поделилась с Эмми, она была бы более осмотрительной. А в результате секреты, которые сангвинисты утаили от нее, стоили жизни и Эмми, и многим другим.

Эрин сосредоточилась на книге в собственных руках. Раз она приняла на себя возвышенное звание и бремя Женщины Знания, она больше не позволит утаивать от себя правду. Ватиканские власти обязаны распахнуть перед ней двери своих библиотек и открыть все свои секреты, или она больше не станет работать с ними.

Теперь книга связана с ней неразрывными узами, и с ее помощью Эрин снесет любые препоны.

Это ее долг перед Эмми.

Пошарив в кармане, женщина извлекла янтарный шарик. Поднесла его к лунному свету, прорисовавшему изящное перышко внутри. Янтарь сберег его так же нерушимо, как ее память сберегла Эмми, — неизменным вовеки, вовеки лишенным возможности вольно поплыть по воздуху.

И хотя аспирантку свою она не забудет никогда, кое-что, пожалуй, она может отпустить на волю.

Эрин медленно наклоняла ладонь вперед, пока янтарь не скатился с ладони. И, сорвавшись с кончиков пальцев, упал в родник. Наклонившись, она смотрела, как шарик разбил отражение звезд и скрылся в вечности.

Теперь частичка Эмми навсегда пребудет в Египте, упокоившись в святейшем из уголков Земли, близ античных секретов, которые, возможно, так никогда и не будут раскрыты.