Джеймс Роллинс - Невинные

Это хрупкая клешня старика.

Дрожащими пальцами он ощупал лицо, обнаружив глубоко врезавшиеся морщины там, где раньше была гладкая кожа, — вокруг рта, в уголках глаз. Он увял, как осенний лист.

— Ты по-прежнему прекрасен, мой тщеславный старичок.

Иуда тихонько улыбнулся ее словам, ее ласковому поддразниванию.

Он выменял проклятие бессмертия на проклятие старости. Все кости ныли, в легких дребезжало. Сердце взбрыкивало и запиналось, как пьяный, бредущий во мраке.

Он неотрывно смотрел на Ареллу, прекрасную, как всегда. Не может быть, чтобы она его когда-нибудь любила, любила по сей день. Он был не прав, позволив ей уйти.

Я был не прав во всем.

Подумал о своем предназначении вернуть Христа на землю. Все его мысли были обращены только на это и ни на что другое. Он потратил века на служение этой святой миссии.

Но она была не его предназначением, а лишь плодом его заносчивости.

Христос наделил его этим даром — не затем, чтобы положить миру конец, не в наказание за собственное предательство, а чтобы исправить ошибку, совершенную самим Христом еще в отрочестве.

Исправить то, что было сломано.

И ныне я это свершил.

Таково было его истинное наказание и предназначение, и оно лучше, чем он заслуживал. Он был призван воскресить жизнь, а не принести смерть.

Умиротворение снизошло на него. Прикрыв глаза, Иуда принялся безмолвно исповедоваться в своих грехах.

Сколько же их скопилось…

Когда он отверз зеницы снова, взор его затуманивали серые корки катаракты. Искариот лишь смутно угадывал Ареллу, уже жестоко отнятую у его взора, помраченного близящимся концом.

Она прижала его еще крепче, словно стремясь удержать при себе.

— Ты всегда ведала правду, — шепнул он.

— Нет, но уповала, — шепнула она в ответ. — Пророчества не бывают ясными и однозначными.

Иуда закашлялся, надрывая усыхающие в груди легкие. Голос охрип, превратившись в карканье.

— Жалею лишь о том, что не могу провести с тобой вечность.

Испытывая безмерную слабость, Иуда смежил вежды, но погрузился не во тьму, а в золотой свет. Холод и боль отступили пред этим сиянием, оставив по себе лишь ликование.

— Откуда тебе ведомо, как мы проведем вечность? — достиг его слуха шепот.

Он отверз очи в самый последний раз. Теперь ее сияние пробилось к нему сквозь катаракты во всей красе, во всем своем небесном великолепии.

— Я тоже прощена, — возгласила сивилла. — И призвана в свое последнее жилище.

Она воспарила над ним, уплывая прочь. Искариот потянулся к ней, обнаружив, что руки его сотканы из чистого света. Взяв его за руку, Арелла потянула его из бренной оболочки в свои вечные объятья. Купаясь в любви и надежде, они поплыли навстречу своему вечному покою.

Вместе.

17 часов 09 минут

Никто не проронил ни слова.

Как и Эрин, все они лицезрели, как Арелла воспылала светом, омыв кратер теплом и ароматом цветов лотоса. И все, и больше ничего.

Осталось лишь тело Иуды, но оно прямо на глазах рассыпалось во прах, вздымаемый ветром, смешиваясь с вечными песками, отмечающими место его окончательного упокоения.

— Что с ним случилось? — сдавленным от тревоги голосом спросил Томми.

— Постарел до своего естественного возраста, — ответил Рун. — От юноши до старика за считаные удары сердца.

— Со мной тоже так будет? — Томми охватил ужас.

— Я бы не тревожился на сей счет, пацан, — отозвался Джордан. — Ты был бессмертным всего пару месяцев.

— Это правда? — повернулся мальчик к графине.

— Полагаю, что да, — сказала Элисабета. — Слова солдатские здравы.

— А как же ангел? — Томми разглядывал пустое место в пустыне. — Что случилось с ней?

— Если пускаться в догадки, — взяла слово Эрин, — я бы сказала, что она и Иуда были вознесены вместе.

— Ему бы это понравилось, — заметил Томми.

— Я тоже так думаю.

Эрин сплела пальцы с пальцами Джордана. Тот сжал руку чуть крепче.

— Но отсюда следует, что мы остались тут без ангелов. Разве не должен был хоть один из них благословить эту книгу?

— Быть может, они уже сделали это, — Эрин повернулась к Бернарду. — Небо снова ясное.

Кардинал нашарил под рваными одеяниями доспехи и рванул за молнию так, будто хотел оторвать ее напрочь. Наконец открыв ее, извлек Кровавое Евангелие. И поднял на трясущихся ладонях с тревогой во взоре.

Том в кожаном переплете выглядел ничуть не изменившимся.

Но все они знали, что истина заключена внутри.

Поднеся книгу Томми, Бернард с виноватым видом благоговейно вложил ее в руки мальчика.

— Открой. Ты это заслужил.

Вот уж действительно.

Сев на пятки, Томми положил книгу на колени. Одним пальцем медленно приоткрыл обложку, словно страшась того, что она может явить.

Эрин заглядывала ему через плечо с таким же беспокойством, с отчаянно колотящимся сердцем.

Томми опустил открытую сторонку обложки на колено, явив взорам первую страницу. Изначальный рукописный отрывок теплился во тьме мягким сиянием, четко прорисовывающим каждую букву.

— Тут ничего нового, — смятенно, жалко проронил Бернард.

— Может, это означает, что все закончилось, — предположил Джордан. — Нам больше ничего не надо делать.

Если только…

Эрин знала, что это не так.

— Переверни страницу.

Облизнув верхнюю губу, Томми повиновался, перелистнув первую страницу и открыв следующую.

Она была все так же пуста — а затем проступили темно-алые слова, пробежав по ней тонко начертанными строками. Эрин представила, как Христос выписывал греческие буквы, макая перо в собственную кровь, дабы донести эту чудесную благую весть.

Страница стремительно заполнялась строка за строкой — их было куда больше, чем первый раз, когда книга явила свое послание. Строки сложились в три кратких стиха, сопровождаемых заключительным посланием.

Томми протянул книгу Эрин.

— Вы ведь можете это прочитать, правда?

— Конечно, может, — Джордан положил ей руку на здоровое плечо. — Она ведь Женщина Знания.

В виде исключения Эрин не почувствовала желания поправить его.

Аз есмь.

Едва она взяла книгу, как странная сила хлынула в нее от обложки через ладони. Слова воссияли перед ее взором ярче, словно прочесть написанное здесь было предначертано ей от века. Внезапно Эрин охватило ощущение, что книга и написанные здесь слова принадлежат только ей.

Мысленно переводя с древнегреческого, она вслух зачитала первый стих.