Джеймс Брэнч Кейбелл - Сказание о Мануэле. Том 1

— Несомненно, это звучит превосходно, — согласился младший Юрген, — хотя вы объясняете все настолько быстро, что за вами немножко трудно уследить.

— Но более, сверх и превыше этого и в качестве осязаемого доказательства непогрешимой обстоятельности каждого слога в моем заявлении, — замечает Юрген–старший, — если ты заглянешь на чердак Рая, то найдешь ту лестницу, по которой я спустился сюда и которую велел отложить до тех пор, пока не буду готов вновь забраться наверх. Я в самом деле уже собирался попросить тебя принести ее, поскольку мои дела здесь завершились удовлетворительным образом.

Мальчик согласился, что слово любого папы, сказанное в Аду или в Раю, не является столь осязаемым доказательством, как лестница, и опять исчез. Юрген, достаточно уверенный в себе, стал ждать.

Это был вопрос логики. Лестница Иакова по всем расчетам Юргена являлась слишком ценной, чтобы выбрасывать ее после одноразового использования в Вефиле; и она пришлась бы очень кстати в Судный День. А знание Юргеном характера Лизы позволило ему предположить, что все, хранящееся потому, что когда–нибудь может прийтись очень кстати, неизбежно кладется на чердак при любом виде хозяйства, вообразимом женщинами.

— А известно, что Рай есть заблуждение старушек. Что ж, это достоверный факт, — сказал Юрген, — просто математически достоверный факт.

И события доказали неоспоримость его логики; ибо вскоре младший Юрген вернулся с Лестницей Иакова, которая была покрыта паутиной и выглядела отвратительно после стольких лет лежания без дела.

— Видите, вы совершенно правы, — сказал Юрген–младший, спуская Лестницу Иакова в Ад. — О, мессир Иоанн, залезайте скорее наверх и разберитесь с тем старикашкой, оклеветавшим вас!

Вот так получилось, что Юрген весело вскарабкался из Ада в Рай по лестнице из проверенного временем золота без всяких примесей. А когда он поднимался, рубаха Несса привлекательно блестела в лучах света, исходящего от Рая. И, пока Юрген лез все выше и выше, из–за этого огромного света над ним тень Юргена неимоверно удлинялась на отвесной белой стене Рая, словно тень сопротивлялась, цепляясь за Ад. Однако вскоре Юрген перепрыгнул через парапет, и тень тоже перепрыгнула, и вот так его тень появилась вместе с Юргеном в Раю и уныло жалась к ногам Юргена.

«Ну и ну! — думает Юрген. — Конечно же, магия Магистра Филолога неоспорима, если ее правильно использовать. С ее помощью я живым вошел в Рай, что до меня сделали только Енох и Илия. И, более того, если верить этому мальчику, меня ждет один из красивейших особняков Рая. Честно говоря, нельзя просить у волшебника большего. Эх, если б меня сейчас увидела Лиза!»

Это была его первая мысль. Затем Юрген разорвал заклинание и выбросил, как и велел Магистр Филолог. Тут Юрген обернулся к мальчику, что помог ему попасть в Рай.

— Подойди поближе, юноша, дай на тебя хорошенько посмотреть!

И Юрген заговорил с мальчиком, которым когда–то был, и стоял лицом к лицу с тем, кем был и больше уже не будет. И только об одном этом происшествии, случившемся с Юргеном, рассказать у писателя не хватает духу.

Так Юрген оставил мальчика, которым он был когда–то. Но сперва Юрген узнал, что в этом месте проживает его бабушка Стейнвора (которую любил король Смойт), и она счастлива в своем представлении о Рае, и что вокруг нее находятся ее представления о ее детях и внуках. Стейнвора никогда не представляла себе в Раю ни своего мужа, ни короля Смойта.

— Это обстоятельство, — говорит Юрген, — вселяет в меня надежду, что здесь можно найти справедливость. Однако я буду держаться подальше от своей бабушки — той Стейнворы, которую знал и любил и которая любила меня настолько слепо, что этот мальчик и есть ее представление обо мне. Да, из элементарной справедливости по отношению к ней я должен держаться подальше отсюда.

Так он обошел стороной ту часть Рая, в которой находились иллюзии его бабушки, и Юрген посчитал это за праведность. Та часть Рая пахла резедой, и там пел скворец.

ГЛАВА ХLI

О компромиссах в Раю

Затем Юрген без помех прошел туда, где у стеклянного моря сидел на престоле Бог Юргеновой бабушки. Радуга, сделанная под стать престолу узкой, словно оконная рама, образовывала дугу, внутри которой и сидел Бог. У Его ног горело семь светильников, и четыре замечательных крылатых существа сидело рядом, нежно распевая: «Слава, и честь, и хвала Тому, Кто живет вовеки!» В одной руке Бог держал скипетр, а в другой — большую книгу с семью красными пятнами.

По обе стороны от Бога Юргеновой бабушки стояло еще двенадцать престолов поменьше, образуя два полукруга. На низких престолах сидели добрые на вид старые ангелы с длинными белыми волосами, в венцах и белых одеждах, держа в одной руке арфу, а в другой золотую фляжку емкостью около пинты. И повсюду трепетали и сверкали многоцветными крылами серафимы и херувимы, похожие на увеличенных в размерах попугаев, и они плавно и радостно порхали в золотой дымке, висевшей над Раем, под постоянное звучание приглушенной органной музыки и отдаленного, почти неразличимого пения.

Внезапно взгляд этого Бога встретился со взглядом Юргена, и Юрген стоял таким образом довольно долго; на самом деле еще дольше, чем подозревал.

— Я страшусь Тебя, — сказал наконец Юрген, — и, пожалуй, я люблю Тебя. Но, однако, не могу Тебе верить. Почему Ты не мог позволить мне верить, когда большинство верило? Или иначе: почему Ты не мог позволить мне насмехаться, когда громко насмехались остальные? О Боже, почему Ты не мог позволить мне иметь веру? Ибо Ты не дал мне веру ни во что, даже в ничто. Это несправедливо.

И в высочайшем суде Небес, на виду у всех ангелов, Юрген заплакал.

— Я никогда не был твоим Богом, Юрген.

— Когда–то, очень давно, — сказал Юрген, — у меня была вера в Тебя.

— Нет, ведь, как ты сам видел, тот мальчик здесь со мной. А от него в человеке, являющемся Юргеном сегодня, ничего не осталось.

— Бог моей бабушки! Бог, которого я тоже любил в детстве! — воскликнул затем Юрген. — Почему я отрицаю Бога? Потому что я искал — и нигде не мог найти справедливость, и нигде не мог найти то, чему стоило поклоняться.

— Что ж, Юрген, ты решил искать справедливость — из всех возможных мест — в Раю?

— Нет, — сказал Юрген, — нет, я понимаю, что об этом говорить здесь нельзя. Иначе Ты бы сидел в одиночестве.

— А что касается остального, ты искал своего Бога вне себя, не заглядывая внутрь, а то бы увидел, что поистине почитается в помыслах Юргена. Поступи ты так, ты бы увидел так же отчетливо, как вижу я, что ты способен почитать одного себя. И твой Бог искалечен: на нем толстым слоем лежит пыль твоих странствий; твое тщеславие, как носовой платок, закрывает ему глаза; а в его сердце нет ни любви, ни ненависти даже к своему единственному почитателю.