Джеймс Брэнч Кейбелл - Сказание о Мануэле. Том 1

— Нам бы хотелось, чтоб вы знали, — рассвирепев, закричали дьяволы, — что у нас в Аду есть все виды справедливости, поскольку наша система правления — просвещенная демократия.

— Несомненно, — говорит Юрген. — При просвещенной демократии есть все виды справедливости. Я и не мечтаю это оспаривать. Но, поймите, у вас нет этой маленькой чумы — моей жены. А именно ее я должен продолжать искать.

— О, как угодно, — сказали они, — пока вы не критикуете крайности военного времени. Но, несомненно, нам жаль, что вы уходите в страну, где погруженный во мрак народ примиряется с автократом, который не был надлежащим образом выбран на свой пост. И зачем вам нужно продолжать поиски местопребывания вашей жены, когда жить в Аду намного приятнее?

Юрген пожал плечами.

— Порой приходится совершать мужественный поступок.

Так бесы, все еще жалея его, рассказали ему, как дойти до границы Рая.

— Но пересечение границы — ваше дело.

— У меня есть заклинание, — сказал Юрген, — и пребывание в Аду научило меня, как им пользоваться.

Затем Юрген, следуя инструкциям, вступил в Меридию и, повернув налево, оказался у большой лужи, где выводили жаб и гадюк. Он миновал туманы Тартара, должным образом остерегаясь безумных молний, и во второй раз повернул налево, — «в поисках Рая всегда подчиняйся велению сердца» — был совет, данный ему чертями, — и вот так, обойдя жилище Иемры, он прошел по мосту над Бездной и одной из Нарак. А Брах, собирающий пошлину на этом мосту, сделал то, о чем бесы заранее предупредили Юргена. Но с этим, конечно же, ничего нельзя было поделать.

ГЛАВА XL

Восшествие папы Юргена

История рассказывает, что на Благовещение Юрген подошел к высоким белым стенам, окружавшим Рай. Праотцы Юргена, конечно же, вообразили, что Ад стоит прямо напротив Рая и блаженные могут преумножать свое счастье, взирая на пытки проклятых. В это время из–за парапета райской стены выглядывал какой–то ангелочек.

— Добрый тебе день, прекрасный молодой человек, — говорит Юрген. — О чем же ты думаешь столь напряженно? — Ибо точно так же, как Богач много лет тому назад, Юрген сейчас обнаружил, что человеческий голос совершенно свободно переносится от Ада к Раю.

— Сударь, — отвечает мальчик, — я жалею бедных проклятых.

— Тогда ты наверняка Ориген, — говорит, смеясь, Юрген.

— Нет, сударь, меня зовут Юрген.

— Ого! — говорит Юрген. — Этот Юрген в свое время оказался множеством людей. Так что, возможно, ты говоришь правду.

— Я — Юрген, сын Котта и Азры.

— Ох–хо–хо! Но таковы они все, мой мальчик.

— Тогда я — Юрген, внук Стейнворы, которого она любила больше всех внуков. И я вечно пребываю в Раю вместе со всеми остальными иллюзиями Стейнворы. Но кто вы такой, мессир, что расхаживаете по Аду без подпалин в прекрасной на вид рубахе?

Юрген задумался. Ясно, что хорошо было бы не называть своего настоящего имени и, таким образом, не поднимать вопроса о том, в Раю или в Аду находится Юрген. Затем он вспомнил про заклинание Магистра Филолога, которое дважды применял неправильно. И Юрген откашлялся, посчитав, что сейчас понимает, как надлежащим образом пользоваться заклинанием.

— Вероятно, — говорит Юрген, — мне не следует рассказывать, кто я такой. Но что за жизнь без доверия друг к другу? Кроме того, ты кажешься вполне благоразумным мальчиком. Поэтому я сообщу тебе по секрету, что я — Папа Римский Иоанн Двадцатый, регент Небес на Земле, сейчас посещающий это место по небесным делам, которые я не волен разглашать по причинам, которые молодому человеку твоего необычайного ума сразу же придут в голову.

— Ну и ну, это забавно! Подождите–ка минутку! — крикнул ангелочек.

Его сияющее личико исчезло вместе с каштановыми кудрями. А Юрген внимательно перечел заклинание Магистра Филолога.

— Да, по–моему я нашел способ использовать подобную магию, — замечает он.

Вскоре юный ангел вновь появился у парапета.

— Ну и ну, мессир! Я посмотрел Реестр — всех пап впустили сюда в момент смерти, не расследуя их личные дела, чтоб, знаете, избежать какого–нибудь злополучного скандала, и у нас в списке двадцать три папы Иоанна. И действительно особняк, приготовленный для Иоанна Двадцатого, свободен. Он, кажется, единственный папа, до сих пор не прибывший в Рай.

— Конечно же, — благодушно говорит Юрген, — постольку, поскольку ты видишь меня, бывшего когда–то епископом Римским и слугой слуг Божьих, стоящим здесь, внизу, на куче золы.

— Да, но все другие из вашей команды, похоже, не находят вам места. Иоанн Девятнадцатый сказал, что никогда о вас не слышал и чтоб его не беспокоили посреди урока на арфе.

— Естественно, он умер до моего восшествия на престол.

— …А Иоанн Двадцать Первый сказал, что, по его мнению, все они каким–то образом сбились со счета и никогда не было никакого Папы Римского Иоанна Двадцатого. Он говорит, что вы наверняка самозванец.

— Ах, эта профессиональная ревность! — вздохнул Юрген. — Боже мой, это весьма печально и усугубляет скверное представление о человеческой природе. Сейчас, мой мальчик, я честно изложу тебе, как мог быть двадцать первый, если не было двадцатого. И что становится с великим принципом папской непогрешимости, когда папа допускает ошибку в элементарной арифметике. Но позволь заметить, что это очень опасная ересь, предмет Инквизиции и дело коллегии кардиналов! Однако, к счастью, по его собственному утверждению, этот самый Педро Хулиани…

— Так его и зовут, он мне сам сказал! Вы, мессир, очевидно, все об этом знаете, — сказал юный ангел, весьма впечатлившийся разговором.

— Конечно, я все об этом знаю. В общем, повторяю, по его собственному утверждению, этот человек не существует и все, что он говорит, ничего не значит. Он рассказывает тебе, что никогда не было никакого Папы Иоанна Двадцатого: он или лжет, или говорит правду. Если он лжет, тебе, конечно же, не следует ему верить; однако если он говорит правду, что никогда не было никакого Папы Иоанна Двадцатого, тогда, совершенно очевидно, никогда не было и никакого Папы Иоанна Двадцать Первого, так что этот человек подтверждает собственное несуществование; а это бессмыслица, и тебе, конечно же, не следует верить в бессмыслицу. Даже если мы признаем его безумное утверждение, что он — никто, ты, я уверен, слишком хорошо воспитан, чтобы оспаривать то, что в Раю никто не лжет. Из этого следует, что в данном случае никто не врет; и поэтому, конечно же, я наверняка говорю правду, и у тебя нет другого выбора, как только мне поверить.