Юлия Латынина - Колдуны и министры

Чиновник взял меч, а Варназд собрал свои светло-русые волосы в пучок и, придерживая их руками, лег ничком на траву. От травы пахло сыростью и утром.

Алия в ужасе стоял над государем. Он думал о том, что ослушавшийся государя будет в следующем рождении лягушкой, а поднявший на государя руку – саранчой. Какое бы решение он ни выбрал – не быть ему в следующем рождении чиновником!

– Ну! – закричал Варназд.

Алия улыбнулся и вонзил меч в себя.

Варназд вскочил от шума на ноги. Чиновник похлопал глазами, пробормотал: «Не смею, государь», и затих. Открытые глаза его улыбались: он нашел способ ослушаться государя.

Варназд вынул чистый меч из ножен за спиной мертвеца, сел на его коня и тихонько поехал дальше.

Он не торопился больше никуда. Странное спокойствие овладело его душой. Он ехал, медленно разглядывая все: розовые стволы сосен, подпирающие небо, зеленые болотные травы и черные ягоды на беловатом мху. Под копытами коня тихо чавкала вода, из кустов вспархивали птицы, лес был полон тысячью голосов, утреннее солнце рассыпалось в каплях росы.

«Как странно, – подумал Варназд, – какое чудо жизнь! Почему же я раньше этого не замечал!»

Государь ехал и ехал, улыбаясь каким-то своим внутренним мыслям. Он понимал, что ему остался лишь один выход. Он не сомневался, что сумеет умереть достойно и не попасться живьем в руки мятежников. Ему никогда еще не было так хорошо и свободно, как в этом утреннем лесу.

Через час он отыскал красивую полянку, спешился, сел, положил на колени меч и залюбовался на сосновые ветки. Теплое солнышко разморило его: он заснул.

Варназд проснулся от громкого хохота: он открыл глаза и увидел, что вокруг него хохочет несколько всадников. Впереди них он узнал Шадамура Росянку, который когда-то служил Киссуру, а теперь служил Ханалаю, – и Шадамур Росянка его тоже узнал.

Варназда немножко пообчистили и повели за конями, а на опушке реквизировали какую-то телегу.

Через час на телегу наткнулся отряд людей в одних набрюшных юбочках и с двузубцами. Эти люди раскудахтались, завидев государя, и стали оттирать понемногу конников от телеги. Шадамур крикнул Варназду, чтобы тот не очень-то боялся. Государь наклонил голову, и слезы посыпались из его глаз, как семена из раскрывшейся коробочки мака.

Люди в одних набрюшных юбках и с двузубцами были из отряда Лахута Медного Когтя.

Лахут уже дважды мелькнул в нашем повествовании, – сельским богатеем и странствующим проповедником. После бунта Лахут сумел бежать из столицы. Мысль о грехе – убийстве племянника, – по-прежнему терзала его душу. В соседней провинции он был пойман и повешен за ребра, но ночью сам снял себя с крюка и утек. Как-то он ночевал в храме «красных циновок» и вместо вынесенных идолов застал там самого Господа: тот велел ему взять меч и идти проповедывать. Лахут возразил, что не может брать меча грешными руками.

«Не беда», – живо возразил Единый, и позвал ангелов. Те мигом отрубили Лахуту грешную руку, а взамен приставили новую, медную и похожую на двузубец: этим-то двузубцем Лахут теперь и проповедывал, и опять назывался Медный Коготь.

В отряд Лахута не принимали никого, жаждущего наживы, и каждого, кто обзаведется чем-нибудь, кроме набрюшной юбки и двузубца, гнали вон. Смерть люди Лахута считали видимостью и полагали, что броня бедности укрывает не только душу от искушений, но и тело от ударов. Это они поймали и убили подмененного чиновника.

Онтологическая часть учения Лахута гласила, что когда его люди займут столицу, синее небо нечестия сменится красным небом радости, а вся земля превратится в одну шелковую красную циновку; рис на полях будет расти без шелухи и сочиться маслом, а поверх риса будут бегать жареные куры и поросята. Можно будет отрезать кусочек поросенка и съесть, и он тут же отрастет снова.

Политическая часть учения Лахута гласила, что Киссур и Арфарра подменили государя и превратили его в барсука, и имеют способ превратить всех в барсуков. Из этого вытекала необходимость восстать против Киссура и Арфарры, хотя логичней было б против таких колдунов, которые умеют превращать людей в барсуков, не восставать.

Сказать по правде, никого так не боялся Ханалай, как этого безумного проповедника.

Через три часа пошли знакомые места: ворота в государев парк были распахнуты настежь. Варназд глядел сквозь слезы: вот мелькнула резная беседка над гротом, похожим на тот, где он два года назад встретил Киссура, вот миновали дуб, под которым он так любил сидеть с Наном. «А вдруг меня не убъют!» – подумал Варназд, и сердце его забилось надеждой.

В этот миг тележка повернула, – перед Варназдом вспыхнула золотая черепица Малого Дворца, и площадь, запруженная мятежниками. На стене дворца висел труп чиновника, который выдал себя за государя, чтобы тот сумел бежать. Чиновника раздели и воткнули ему сзади барсучий хвост, чтобы было видно, что это оборотень, а не настоящий государь. Но это было видно и так, потому что Варназд был русоволос и чист лицом, а подменный чиновник рябоват и рыж.

Варназд понял, что надеялся напрасно.

Государя ввели в малую залу Ста Полей, – такую же, как та, в которой он всего три дня назад подписал проклятия Киссуру.

Тысячи бликов плясали в разноцветых квадратах, росписи на стенах блистали, как окна в иные миры. Трон в середине зала был пуст: высоко над ним, на железных цепях висел лучезарный венец потомков Иршахчана, – ах, как государь боялся в детстве, что этот страшный венец сорвется с цепи и раздавит его!

Вокруг теснились самые мерзкие рожи, – у хрустального дерева, поставив одну ногу на ступеньку трона, стоял черноволосый огромный Ханалай с обнаженным мечом, а рядом с ним – маленький полуголый человек, с грудью, поросшей седым пушком и медным когтем вместо руки. «Это мне померещилось, – подумал Варназд, – потому что медные когти вместо руки бывают только у щекотунчиков».

Варназд хотел сказать что-то полагающееся в подобных случаях, что-нибудь вроде «Убейте меня, но не обижайте мой народ», но сообразил, что в этом шуме его вряд ли кто услышит, а будущий историк на досуге придумает получше.

Варназда подвели к трону. Вдруг стало ужасно тихо. Серый суконный кафтан очень не шел государю, и вдобавок Варназд болтался в нем, как ложка в кувшине; он был много тоньше телом, чем убитый чиновник.

Меднокрюкий зацепил государя, как коршун цыпленка, и громко сказал:

– Вода бывает то водой, то льдом, в зависимости от холода или жары, – ойкумена бывает то счастливой, то несчастной, в зависимости от государя. Если народ доволен, – значит, государь добр. Если народ бунтует, – значит, на трон пробрался недостойный. Беру вас всех во свидетели: не я убиваю этого человека, но сам Господь!