Роберт Сальваторе - Восхождение самозваного принца

— Забота о безопасности королевы… — начал было Дануб, но взгляд Пони быстро погасил в нем желание противоречить ей.

— Значит, ты вернешься? — спросил король.

Пони отвернулась к окну, глядя на опадающие с деревьев листья. Потом вновь посмотрела на мужа и пожала плечами.

— Если я вернусь, — повторила она.

Дануб кивнул.

— Прошу тебя, возвращайся, — тихо сказал он. — Я согласен на все твои условия.

Джилсепони опустила свою ладонь на руку мужа. Она не дала прямого ответа, но ее лицо сказало ему все.

Давно уже на лице Дануба не расцветало такой счастливой улыбки!

Спустя несколько дней Роджер, Дейнси, Браумин, Виссенти и еще несколько монахов из Сент-Прешес смотрели, как «Речной Дворец» медленно отчаливал от берега, унося Пони в совсем иной мир, именуемый Урсальским замком.

Все они были против ее отъезда, но каждый из ее друзей понимал, что это решение должна принять она сама. Роджер верил, что на этот раз Пони возвращается в Урсал, обретя настоящую уверенность. Да, он опасался за нее, но верил, что теперь, если жизнь в придворном мирке станет невыносимой, она не будет мешкать с возвращением.

И все же, глядя, как корабль выходит из гавани и берет курс на юг, Роджер кусал губы. Наверное, зря он так легко согласился с доводами Пони или хотя бы не настоял, чтобы поехать вместе с нею.

ГЛАВА 30

БРЮС ОРЕДАЛЬСКИЙ

Он сбрил бороду, а его длинные волосы были теперь коротко подстрижены и лишь слегка прикрывали уши. Маркало Де'Уннеро обрел прежний облик и прежнюю уверенность в себе и стал похож на Де'Уннеро времен зенита его славы в Санта-Мир-Абель. Только сейчас вместо простой коричневой монашеской сутаны на его плечах красовался изысканный наряд богатого землевладельца. Одеяние дополняли повязка на правом глазу, усыпанная драгоценными камнями, и несколько дорогих безделушек, включая болтающуюся в ухе бриллиантовую серьгу и небольшую золотую пластинку, облегающую половину верхней губы, — причуда, которая пользовалась в нынешнем году чрезвычайным успехом среди урсальской знати.

Де'Уннеро все это чрезвычайно раздражало, однако он вынужден был проявлять разумную осторожность. Пусть прошло более десяти лет с тех пор, когда он в последний раз встречался с местными вельможами вроде герцога Таргона Брея Каласа, бывший монах знал, что его собственная внешность мало изменилась, а потому прилагал массу усилий, дабы преобразить ее до неузнаваемости.

Попасть в круг придворной знати оказалось делом достаточно легким. Мешочек самоцветов, переданный в нужные руки, обеспечил ему необходимое покровительство. Де'Уннеро теперь именовал себя Брюсом Оредальским, землевладельцем и другом графа Фенвикского — предводителя небольшого, но процветающего края на самом юге провинции Йорки, у отрогов Пояса-и-Пряжки. Вместе с Брюсом приехала его молодая очаровательная жена, а также их слуга и оруженосец.

В конце второй недели жизни в столице Де'Уннеро и Садья отправились на бал, еженедельно устраиваемый в Урсальском замке. Король Дануб в это время находился на пути в Палмарис, и потому Де'Уннеро не мог проверить, насколько он стал неузнаваем. Что касается остальных… он провел половину вечера, болтая о разных пустяках с герцогом Каласом, и у того не зародилось ни малейших подозрений.

После бала спутники вернулись в снятый ими роскошный дом. Садья, еще не остыв от возбуждения, заливалась звонким смехом.

— Что это с ней? — спросил Эйдриан, которому до сих пор не приходилось видеть певицу в таком безудержно веселом состоянии.

— Немного перебрала «болотного» вина, — объяснил Де'Уннеро.

— А вот и неправда! — вмешалась Садья, язык которой действительно слегка заплетался. — Я пьяна от предвкушения! Эйдриан, ты ведь и представить себе не мог всего блеска и великолепия двора. В будущем — твоего двора! О, какая жизнь ожидает всех нас!

Юноша изумленно воззрился на нее, после чего перевел взгляд на Де'Уннеро, на губах которого, вопреки обыкновению, также сияла лучезарная улыбка.

— Эта часть нашего замысла осуществилась более гладко, чем я себе представлял, — признался он.

— Учти, что король пока еще не знает о тебе, — напомнил Эйдриан. — И Джилсепони тоже.

— А если Дануб уговорит королеву вернуться? — спросила Садья.

Их лица сразу же помрачнели.

— Там увидим, — угрюмо произнес бывший монах. — Наш план точно согласован во времени. Все и всё находится на своих местах: наемные солдаты, оружие, абеликанские братья, верные Олину. Как только представится возможность, мы нанесем удар.

— Когда? — спросил юноша.

Де'Уннеро, чтобы успокоиться, принялся размышлять над словом «когда». На этот вопрос пока невозможно было дать точного ответа. Бывший монах говорил об их планах, как будто все было подробно записано на пергаменте. На самом деле он и его спутники чаще всего действовали по обстоятельствам, выжидая, когда появится возможность сделать самый важный шаг и заявить об Эйдриане. Маркало Де'Уннеро был уверен, что это неминуемо приведет к серьезным столкновениям; возможно, даже к междоусобице.

Но учитывая их несметные богатства, а также неустанные усилия Олина по внедрению своих людей в церковные круги и королевскую армию, они сумеют справиться и с этим.

— Нет, нет, нет! — отчаянно завизжала изможденная женщина, светлые волосы которой стали теперь наполовину седыми, и с размаху запустила кувшином в стену. Сосуд разлетелся на мелкие осколки, забрызгав водой дорогие шпалеры.

Поднеся сжатые в кулаки пальцы к лицу, она стала тереть ими глаза. Ее стоны перешли в звериный вой.

Герцог Калас подбежал к ней и крепко обхватил за талию. Видно, зря он раньше времени сообщил Констанции о том, что Дануб возвращается не один, а вместе с Джилсепони.

— Я не могу снова видеть эту ведьму! — отчаянно рыдала придворная дама. — Она прокляла меня. Да, я говорю правду! Ее дьявольские камни забрали всю мою красоту, сделали мой голос прерывистым и скрипучим. Это из-за ее чар у меня подгибаются ноги. Теперь она постарается вообще сжить меня со свету!

Герцог Калас воздержался от насмешек; его язвительные замечания могли бы добить Констанцию. Каласу было грустно сознавать, сколь глубоко заблуждение его близкой подруги. Джилсепони не проклинала ее и не накладывала на нее никаких чар. Единственным проклятием Констанции был возраст. Будь Джилсепони единственной виновницей женского увядания, Констанции пришлось бы стоять в длинной очереди желающих отомстить «этой ведьме»!

— Что же мне теперь делать? — всхлипывала Констанция. — Ну что мне теперь делать?