Юлиана Суренова - Дорогой сновидений

— Я хочу спросить совета у тех, кого здесь называют Свышними. Но чтобы достичь их, мне потребуется преодолеть долгий путь — путь не для ног, а разума, души, духа, которым придется охватить все мироздание, чтобы приблизиться к высшим. И мне нужно, чтобы кто-то был рядом с той частью моей сущности, которая останется здесь, связанная незримыми узами со мной уходящим… Я понимаю, во всем этом трудно разобраться… В общем, мне дано лишь спросить. Ответ будет дан тебе.

— Но смогу ли я понять… — Евсей слышал о Них — тех, кто выше богов — творцах мироздания, которые создали из Ничего Все. Он был песчинкой у ног богов, а тут…

— И не пытайся. Их слова всегда загадка. Просто запомни.

"Но почему я? — уже готов был спросить Евсей. — Ведь здесь, рядом, Губитель. Он — бог, а я… — но потом он подумал: — Ведь Он — враг, Даже если сейчас между повелителями стихий перемирие, это не означает, что можно доверять Губителю, который ударит в спину в первый же миг, когда захочет этого…"

— А… — он оглянулся на Губителя, который с некоторой задумчивой отрешенностью следил за их разговоров, до поры не вмешиваясь в него.

— Не беспокойся, — горькая усмешка скользнула по бледным губам Эрры. — Я не стану мешать, усложняя и без того непосильную задачу. И не ударю в спину. Не потому, что дал слово, а так как сам этого не хочу, — он говорил так искренне, что караванщик не мог усомниться в правдивости сказанного. Да, перед ним был отец лжи, но… почему-то на этот раз все было иначе.

— Хорошо, — сглотнув подкативший к горлу комок, летописец кивнул. Он повернулся к богу солнца, который молчал, ожидая его решения, чтобы сказать: — Я… Я сделаю так, как Ты велишь.

— И еще, Евфрасей…

Услышав свое полное имя, приобретшее в устах Шамаша особое, не сравнимое ни с чем звучание, караванщик вздрогнул, напрягся, сконцентрировав все свое внимание на том, что должно было быть не просто важным, но наиважнейшим.

— Я уйду очень далеко, так далеко, что этот мир затеряется среди бесконечности. Чтобы вернуться мне нужна будет нить, которая приведет меня назад, домой. Когда высшие дадут ответ, позови меня.

— Но если… Если расстояние будет так велико… Сможет ли мой слабый голос достигнуть Твоего слуха?

— Тебе придется постараться.

Караванщик чувствовал себя так, словно Шамаш провел за его спиной черту, за которую он не мог отступить. Ему ничего не оставалось, как подчиниться неизбежному.

— Ты понял? — прозвучал у него в голове вопрос Шамаша.

— Да, — прошептали губы, хотя разум караванщика кричал: "Нет!" — ему было не понятно ровным счетом ничего, за исключением, может быть, того, что ему предстояло стать свидетелем и участником столь необычного события, что его считали чудом даже боги.

— Это все. Теперь молчи. Ни слова, до тех пор, пока не придет время, о котором я говорил. Помни: любой звук может разрушить полотно мироздания.

Караванщик в страхе сжался, словно окаменев, не смея не то что сказать, подумать, шевельнуться…

Шамаш же начал обряд.

Не имея возможности построить храм вечности в окружавшем его крае, чуждом вере и силе родной земли, он возвел его звездные колонны в своей душе, которую не способен был изменить ни переход через грань между мирами, ни все те события, которые с неимоверной быстротой поглотили чужака, спеша сделать его своим в том доме, который открыл для него свои двери.

Все было совсем не так, как раньше. Много проще и, в то же время, труднее. Колдуну ничего не стоило заглянуть в глаза мирозданию, уравнивая вечность с мигом, раствориться в бесконечности, став ею.

Но потом… Не было ни покоя, ни безучастного ожидания. То чувство, что охватило его, казалось сродни предвидению приближения чего-то неизведанного, непознанного, воистину чудесного. Он вновь ощущал себя маленьким мальчиком, любопытство которого не признавало никаких границ, стараясь заглянуть за пределы сущего, не боясь ни потеряться в сокрытой за ними пустоте, ни найти нечто, способное изменить все.

Колдуна окружило сияние, соединившее в себе все оттенки цветов: и те, что были различимы человеческим оком, и те, что доселе оставались непознанными. Это было прекрасное зрелище, изменившее пространство… нет, скорее его видение. Образы, не зная границ, не имея очертаний, словно вода, смешанная со сгустками мутного дыма, текли, переходя один в другой. Они были ничем и, все же, хранили в себе зародыш того, чему еще предстояло возникнуть, став всем для иной бесконечности.

"Ты пришел… — донесся до него голос, который, став единым, обрел целостность, особенно подчеркиваемую окружавшей его незавершенностью предстоящего творения. Казалось, что этот голос являет собой ту ось, вокруг которой все строилось. — Хорошо. Я ждал… Тебе следовало давно прийти ко мне… Почему ты медлил?»

"Оказавшись в этом мире, я потерял себя".

"Потеряв всех… Да… — в голосе было понимание. — Если бы с тобой был хотя бы кто-нибудь, тогда, может быть, все б произошло быстрее… А так… Ладно, оставим это. Ведь ты здесь из-за другого…"

"Высшие, — Шамаш обращался к создателю не как единому, а разделенному — таким, каким Бог являлся в пределах мироздания. — Я пришел спросить…" — он в первый раз говорил с ними сам, когда прежде колдуну было дано лишь донести до них свой вопрос, надеясь, что избранный спутник получит ответ. Впрочем, он давно отвык удивляться, принимая все как данность.

"Ты хочешь узнать, что с той, с чьей дорогой судьба пересекла твой путь? Почему она не может проснуться? Неужели ты не знаешь этого сам?"

Шамаш молчал, следя взглядом за кружившими вокруг призраками-тенями незавершенного творения, с удивлением осознавая, что он стал понимать, чем они станут: вот эта родится величественным черным драконом, которому будет суждено стать основателем самого мудрого и могущественного рода крылатых странников, чьи дети покинут колыбель земли и поднимутся к звездам. А эта будет матерью нового человечества, которое подчинит себе созвездия… И, все же… В его сердце не было восторга от приобщения к столь великому знанию. В нем с каждым новым мигом росла, становясь все больше и больше, ужасная рана пустоты.

"Она не просыпается, потому что в мире яви ее ждет смерть. А она не хочет умирать", — его сердце овеял холод. Мысли стали прямы и остры, словно стрелы.

"Да. Не боится, а именно не хочет. Не понимая, просто чувствуя, что до того мгновения, как ее судьба была изменена, ей не было суждено умереть в этом сне…"

"Ее смерть в прошлом…"

"У нее много смертей. И ни одной настоящей. Первую из-за тебя она пережила на целый год…"

"Я изменил ее судьбу… И, сделав это раз, я смогу…"