Ольга Григорьева - Ладога

Пусть считает, будто уберечь меня должен. Он из тех безумцев, что, умирая, долг свой исполнят, а мне в незнакомом месте защита ох как нужна! Да и шагать сквозь сугробы за ним легче – прокладывает путь, приминает рыхлый глубокий снег.

Я его болтовне о кромке и духах не верила, а все-таки в Шамахан вошла с опаской – кто знает, что за чудеса нам судьба уготовила? Ладно, коли те чудеса добром обернутся, а ежели нет?

Только страшилась я зря. Стояли в городище избы – точь-в-точь Новоградские, и люди по своим делам точно так же спешили, и даже одеждой на словен походили. Показалось все дурным сном. Вот остановится сейчас предо мной какой-нибудь знакомец, спросит:

– Где пропадала, красавица? Муж твой уж все ноги сбил, тебя разыскивая. – И спадет пелена с глаз, очнусь от наваждения…

Мимо, покачивая на плечах тяжелое коромысло, прошла молодуха, смерила Ядуна недобрым взглядом:

– Чего припожаловал, Бессмертный? Кого на сей раз привел? Коровью Смерть или другую какую болезнь неведомую?

Меня передернуло. Хуже нет, когда посчитают, будто ты Коровью Смерть несешь. У нас с такими бабами просто поступали – вязали да забивали насмерть, а то и сжечь живьем могли, чтоб уж наверняка истребить порчу. Хоть и жестоко это, а иначе никак с дурной болезнью не совладаешь. Земляной люд понять можно – они скотину поперед себя почитают, сами голодать будут, а Буренушку свою напоят-накормят. Она им – спасение и от холода, и от смерти голодной. Потому и бьют Коровью Смерть люто – без жалости.

– Негоже этак гостей привечать, – отозвалась я в спину неприветливой бабе.

– Мне гости не надобны, – не осталась в долгу она. – Особливо те, что с Ядуном ходят.

И пошла дальше, покачивая полными бедрами. Даже через зипун было видать – добрая баба, мягкая, не мне, костлявой, чета. Не мудрено, что такая меня за мор посчитала, – я с ней рядом, что кость обглоданная возле окорока…

Пока я на нее заглядывалась, Ядун уже ухватил за локоток спешащего куда-то веснушчатого парнишку:

– Как звать-то тебя, богатырь?

Тот расцвел – лестно внимание незнакомца, выкатил вперед худосочную грудь:

– Лагода.

– Скажи, Лагода, Князь-то не в отлучке?

Парнишка понял – не для того остановили, чтоб его стать похвалить, а для того, чтобы о Князе вызнать, заспешил, выдергивая рукав громадной, видать, отцовской шубы:

– Князя у нас отродясь не было, а Княгиня у себя… Ядун выпустил мальчишку, потер руки, оборачиваясь ко мне:

– Князь ихний, когда понял, что меняется, ушел в леса, где и место волху, а Княгиню власть и богатство пленили, лебединые крылья подрезали. Может, и хотела бы она теперь взлететь, из золоченой клети вырваться, да не в силах… Поздно уж…

Мерзок он был, так мерзок, что я не удержалась:

– Без тебя, небось, не обошлось?

Он захихикал, показывая острые, точно у зверя, зубы. Мне его смех не понравился, оборвала:

– Так ты потому о Князе выспрашивал, что старика-волха боишься? Боишься – вернется и за жену отомстит?

Его улыбка пропала, глаза превратились в острые ножи:

– Никого я не боюсь! Я – Бессмертный.

Я по виду поняла – начну спорить, забудет о Триглаве и глаза выцарапает. Ну и ляд с ним. Пусть хоть кем себя числит, только мне посреди дороги стоять и путь прохожим загораживать надоело. Завтра снова идти, а покуда за золотые кольца, что у меня в ушах висят, хорошо бы одежду выменять с лыжами… Далеко на своих ногах в драном зипунке не уйдешь, а идти долго придется, коли здесь никто о Новом Городе и слыхом не слыхивал.

– Экий цвет на морозе чахнет! – Вывернулся откуда-то из-под руки маленький узколицый мужичонка в добротном зипуне. – Издалека ли? Коли издалека – сделайте милость, отдохните в моей избе…

Вовремя он вылез… У меня уж от холода кожа в щетинистую звериную шкуру оборачиваться начала…

– Не признал тебя, хозяин. – Мужичок заглянул в лицо Ядуну, склонился. – Будь ласков, загляни ко мне, еды-питья отведай.

Хозяин? Слуга Ядуна? Не похож он на Темного…

– Ведогон он! – Ядун чуть не зарычал на меня. И как догадался, о чем думаю? – Ведогон!

Ладно, коли хозяин меня беречь взялся, так у слуги в избе мне ничто не грозит.

Мужичонка меня, словно боярыню, обхаживал – накинул на плечи свой зипун взамен моего, рваного, через сугробы чуть не на руках нес, но чем больше он выслуживался, тем отвратней казался. Уговаривала себя, мол, от доброты душевной мужичок старается, но нехорошее чувство не проходило – грызло душу… Даже сытная еда и появление доброй на вид бабы – то ли жены, то ли сестры мужичка – меня не успокоили. Так и заснула со злобой в сердце…

Разбудили меня тихие голоса, такие тихие, что сразу ясно стало – не для моих ушей разговор предназначен. Потому я и с места не двинулась, затаила дыхание, вслушиваясь.

– Куда путь держишь, хозяин? – спрашивал мужичонка. Я его за глаза Прыщом окрестила – уж больно схож был. – Может, помощь нужна?

– Да мне без разницы, куда идти… – Ядун постучал по столу пальцами. Казалось, нет на них плоти – таким костяным был звук. – Девка-дура еще не понимает, где очутилась. Будет свой Новоград искать – навидается, намается средь кромешников, сама с кромки запросится. А путь ей один – к Триглаву. Она уже выбор сделала – никто иной ее не возьмет.

Врет Ядун? Зачем теперь-то врать, туман наводить – ведь думает, сплю я… Неужто слугу своего дурачит? Хотя как его одурачишь – он здесь отродясь живет…

– А коли волх, тот, что Магуре тебя убить обещал, явится?

Чужак. О Чужаке речь! Он жрице Магуровой что-то обещал… Та еще его поторапливала…

– Не явится. Связанный он, из мира не вырвется, а развязать его лишь ньяр может. Волх и ньяр! Ха-ха-ха! – Он сухо рассмеялся. – Эти двое, едва увидят друг друга, за мечи хватятся.

– А если? – настаивал Прыщ.

– А если и явится он, то умереть не хуже тебя сможет, а я – бессмертен.

Воцарилось долгое молчание. Я уж все передумать успела да задремывать начала, как Прыщ вновь забормотал:

– А верно ли, хозяин, что ты Морену обидел? Ядун молчал, только пальцы звонко отстукивали:

– Да, да, да…

– Худо это, хозяин, – несмело произнес мужичок.

– Сам знаю! – отрезал Ядун. – Но сделанного не воротишь. Не достать ей меня!

– И то верно, хозяин, и то верно… – подобострастно зашептал Прыщ.

Вот слизняк! Небось, захоти Ядун его жизни лишить, – с колен не поднялся бы, так и помер, как скотина под ножом, да еще и горло бы сам подставил! Куда ж это попала я, где все Ядуна знают, и то ему в ноги кланяются, то в лицо плюют безбоязненно? Не встречала я пока еще таких людей, чтоб, как эти, – открыто и о любви, и о ненависти своей говорили. Люди горькие слова обычно внутри держат, а сладкую лесть наружу выносят… Ведогоны? Может, так племя какое неведомое зовется? Только где живет это племя, как далече от моего Новограда? Как отсюда дорогу до родимой землицы сыскать? Может, бабу спросить, коя на полатях раскинулась и сопит на всю избу? Так не скажет ведь…