Роберт Говард - Ночь волка. Сага древних морей

Несмотря на всю его любовь к Ирландии, Роберт Говард, конечно же, не был так наивен, чтобы принимать все кельтские легенды за чистую монету и не возводил своих кельтских предков на недосягаемый пьедестал. Именно от них, он считал (хотя это едва ли было справедливо), ему в наследство достался беспокойный, мятежный дух, не знавший покоя. Порой, в самые мрачные минуты, он проклинал свою «черную милезийскую кровь», которая наполняла его «безымянной тоской по черным звездам», в то время как «рыдающие ветры рвали на части его сердце». Эта кровь несла с собой «слепую сумрачную ярость», что сметала все на своем пути.

У всех народов и рас, как совершенно справедливо признавал Говард, имелись свои «подлецы и святые». Он признавал, что кельтам свойственны «предательство, зависть и безответственность», которые и привели в Ирландию англичан. Так оно и было на самом деле. В 1150-х годах папа Адриан IV, посчитал, что ирландские священники стали слишком независимыми, и передал Ирландию английскому королю Генриху II (хотя не имел ни малейшего права так ею распоряжаться), дабы этот правитель навел порядок среди мятежников. У Генриха хватало своих забот и без Ирландии, и он дал соизволение ссыльному ирландскому вождю Дермоту Макмюрру собрать армию из норманнских наемников и занять трон.

Когда же норманны увидели Ирландию, то вскоре поняли, что им нет нужды отдавать Дермоту такой прекрасный зеленый край, и предпочли воцариться там сами. У этих тяжеловооруженных рыцарей ирландские воины, не имевшие даже доспехов, вызывали глубочайшее презрение, и они не видели в них серьезных противников. Ирландцы, в свою очередь, утверждали, что сражаться без доспехов — признак истинной мужественности, однако, возможно, они лишь пытались скрыть тот факт, что их кузнецы еще не овладели этим искусством. Как бы то ни было, нашествие чужеземных рыцарей настолько подкосило боевой дух ирландцев, что они предпочли пойти на поклон к английскому королю (который, на самом деле, был французом по крови), в надежде, что тот избавит их от норманнов. Их надеждам не суждено было оправдаться.

Кстати, в ирландской истории эта цепь событий повторялась не единожды. Так, в 82 году Гней Юлий Агрикола, правитель Римской Британии, пытался завоевать Ирландию и посадить на трон некоего беглого князька, которого специально для этого держал в своем окружении. Правда, осуществить этот замысел римляне не успели.

Когда саксы захватили большую часть Англии, бритты закрепились на северо-западе, в Кемберленде. В VIII веке местный правитель Уриен Регедский провел несколько успешных военных операций против короля Теодорика и практически сумел изгнать норманнов с острова. Но, как гласят летописи, другой местный правитель, Моркант, организовал убийство Уриена, своего родича и союзника «из зависти к военному искусству, в котором тот так превосходил прочих владык».

История мало чему научила ирландцев. Во время анти-британского восстания в начале XX века, самым отважным, блестящим и многообещающим ирландским лидером был Майкл Коллинз. После основания Ирландского Свободного Государства, он стал его главнокомандующим. А в 1922 году был подло убит из засады своими же бывшими сторонниками, радикальными республиканцами.

По словам Лорда Дансени, «во времена Империи ирландцам привольнее всего было служить в колониях. С детства их окружала атмосфера лести и предательства — так что никого не удивляло, когда с теми же вещами доводилось столкнуться на другом конце света».

И все же остается вопрос: откуда взялся этот пронизывающий всю нацию дух противоречия, раскольничества? Ведь именно эта нетерпимость стала причиной того, что, несмотря на свой природный ум и отвагу, кельты потерпели поражение сперва от римлян в Галлии, затем от саксов в Британии и, наконец, от норманнов в Ирландии. Возможно, виной тому клановое устройство общества, которое порождает в людях верность только очень узкому кругу лиц, объединенных общим происхождением. При этом члены других кланов нередко мнятся врагами куда более опасными, чем любые чужеземцы.

Когда народ расколот на множество независимых племен или кланов, каждый из которых существует сам по себе, неизбежны раздоры, обиды и междоусобная грызня. И когда на горизонте объявляется некая новая сила (будь то римляне или саксы), часть кланов устремляется к ним, в надежде найти союзников против местных недругов. Они словно бы и не отдают себе отчета, что чужеземцы вскоре поглотят их всех, одного за другим. Так было, например, в 51 году в Британии: вождь силуров Каратак потерпел поражение и бежал в земли бригантов просить о помощи, — но правительница Картимандуя велела заковать его в цепи и передать римлянам. Не стоит сомневаться, что вскоре и ее земли оказались под властью врага.

Тот же дух разобщенности в разное время проявлялся и у других народов: у греков в древности, у итальянцев — в Средние века, у индейцев — в ходе европейского завоевания, и наконец у нынешних арабов. Зачастую подобная раздробленность нации порождала блестящих личностей, вождей и полководцев. Но жизнеспособность такого общества невелика. Рано или поздно найдется могущественный противник, который поглотит его по частям. И, возможно, только тогда народ наконец осознает свое единство.

Леон СПРЭГ ДЕ КАМП

Примечания

1

Аргонн — местность (плоскогорье) во Франции, где во время Первой Мировой войны происходили ожесточенные бои. (Прим. автора.)

2

Имеется в виду Мексиканский залив. (Прим. переводчика.)