Татьяна Чернявская - Ферзи

— Глянь, как угол чует! — вполне искренне восхитился мужчина и с азартом заорал: — Бей его, балбеса!

Виль, словно послушав его, извернулся из-под удара и крепко приложил Котовского по почкам, щедро размазывая по красивому корпусу собственную и чужую кровь с обмотанных тряпкой кулаков. Молодой человек болезненно дёрнулся и бездарно смазал следующий удар.

— Ты вообще на чьей стороне? — подозрительно прищурилась Эл, прожигая собеседника очень серьёзным, по её мнению, взглядом.

— На учительской, — хмыкнул одному ему понятной шутке чародей. — У меня этот обормот на летней практике приписан.

— А ничего, что практика у боевиков уже неделю как закончилась? — не унималась Алеандр, понимая, что паранойя духовника оказалась на диво заразной.

— А ничего, что у тебя моя рубашка? — парировал мужчина, мгновенно растеряв всё своё панибратство.

Эл почувствовала, как холодеют пятки и медленно поднимаются дыбом все неучтённые волоски вплоть до бровей. Девичье сердце пропустило несколько ударов, несказанно впечатлившись масштабами открывшихся проблем, а совесть принялась бешено перебирать все прегрешения, начиная с воровства конфет в приходской школе. Вот уже бурная фантазия начала вырисовывать картинки скорой расправы, холодного предварительного узилища и непременных пыток. Память ещё не подсказала, за что её будут пытать (князю не должно быть дела, кто ворует у казнокрадов), но примерный список пыток и способов восстановления после них для травницы был уже ориентировочно определён. Бледная, как сопля призрака, Валент посильнее прижала к груди форменную рубашку.

— Ага, — пришибленно кивнула девушка, а потом, резко вскочив на ноги, попыталась перелезть через ограждение, вопя во всю мощность лёгких: — Ви-и-иль, не бей его! Он ищейский выкормыш!

Попытавшийся было удержать её чародей удивлённо охнул и даже отшатнулся, когда его в сердцах постарались пнуть отчаянно грязной туфлей. Толпа, напротив, начала буянить сильнее, на этот раз предрекая расправу представителю закона и порядка. При этом предлагала столь активно, что некоторые, по примеру бравой травницы, попытались взобраться на помост и только ушлый хозяин постоялого двора, сдерживал их благородный порыв, не желая терять деньги на тотализаторе. От такого напора ограждение опасно заскрипело, заставив бойцов, игнорировавших доселе шум толпы, невольно расцепиться.

— Какого…, - недовольно взрыкнул Котовский, круто разворачиваясь в сторону огалдевшей публики, пылая праведным негодованием и жаждой отыграться за слишком юркого и наглого противника.

Не успел чародей переключиться на первого попавшегося доброхота, которым, наверняка, оказался бы рефери, как единственный стоявший на расстоянии удара, как Виль выпростал вперёд руку, сгребая в охапку чёрный кудри, и рванул на себя, щедро впечатывая в переносицу противника основание ладони. Удар был настолько стремительным и мощным, что зрители, казалось, услышали щелчок ломающейся шеи. Котовский только встрепенулся, закатил глаза и бесчувственно осел под ноги противнику. Стоило Снежеву выпустить из рук заготовку на скальп, как тело чародея глухо ударилось о помост, изломавшись нелепой оболочкой.

Алеандр Валент с каким-то глубоким практически звериным ужасом поняла, что неизвестный чародей был прав: Снежев действительно злее.

Толпа изумлённо замерла, прервав свой свободоносный прорыв, кто где стоял — некоторые так и зависли, верхом на перегородке. Кто-то из задних рядов истошно заголосил о том, что «сокола сгубили в цвете лет», не особенно разбираясь, какого именно оприходовали, но убиваясь весьма эмоционально и искренне. Хозяин постоялого двора здорово сбледнул, утратив на лоснящемся лице даже сеточку расширившихся от частых возлияний сосудов. Видать, до последнего ставил на спутника господина ищейки и метил приобрести гуж, не вызвав негодования у представителя высших властей. Листок с пометками в его толстых пальцах мелко задрожал, а мощный лоб мгновенно покрылся липким потом. О столь бессрочной гибели молодого чародея так сильно не сожалел бы, наверное, даже глава отдела по распределению выпускников в Академии Замка.

— …, ну чего столпились!?! — закричал молодой, поразительно похожий на Котовского парень, безжалостно расшвыряв с дороги зрителей, и кинулся осматривать проигравшего. — Живой, кажется…. Эй, Рав живо тащи восстановительное из НЗ-шки!

Вместе с куратором и тремя относительно трезвыми одногруппниками самый адекватный, по мнению юной травницы, парень принялся смачивать губы бесчувственного собрата дорогущим эликсиром, попутно сканируя его дурную башку обще диагностическим артефактом, пока всё ещё пьяноватый крепыш, развязавший весь скандал, ругаясь и щедро раздавая тумаки, разгонял любопытную толпу. Верная своему призванию, Валент уже собиралась, презрев страх и здравый смысл, броситься на помощь в поднятии больного, прекрасно понимая, что запросто может отхватить от раздосадованных мужчин и за себя, и за Виля. Девушка даже осенила себя знаком Триликого, на всякий случай, но её ловко перехватили за плечи.

— Ну что, осмотришь боевые ранения рыцаря без страха и упрёка? — с напускной весёлостью, сквозь которую пробивались усталость и боль, проговорил Снежев, демонстрируя разбитые кулаки в убогой обмотке.

Девушка в ответ только хмыкнула и, приобняв для опоры не особо сопротивляющегося парня, медленно, чтобы не бередить возможные внутренние разрывы, направилась к снятому домику.

— Чего молчишь? — не унимался Виль, в котором после драки явно забродил азарт и сейчас просто бурлил жаждой общения. — Признайся, много на мне выиграла?

Вор запрокинул голову и зычно рассмеялся, быстро перейдя на сдавленный кашель и хрипы. У поддерживающей его Алеандр густо пылало лицо и багровели кострами виднеющиеся из-под косы кончики ушей. Хорошо воспитанная и считающая себя весьма тактичной и чрезвычайно нравственной девушка была до глубины души смущена такими вопросами со стороны спутника. И вовсе не потому, что выиграла навскидку монет двадцать на собственном пациенте и боевом товарище, здесь Эл считала себя в праве поступать сообразно другим зрителям, и ставить законные три монеты, оставшиеся на сдачу за съём жилья. Смущало её, что на том же тотализаторе целая дюжина серебра оказалась бездарно проигранной.

Как правило, в семействе Важич в столь ранний час ужины не проводились. Для этого подходили густые чернильные сумерки, когда по улицам «Золотого поселения» зажигались старомодные золотистые фонари, а рачительные слуги затаскивали в подвалы садовую мебель от редких, но весьма ушлых воров. Тогда в большой столовой открывали окованный бронзой буфет, доставая дорогую надаренную не годами, а десятилетиями посуду, фруктовый хлеб, слегка заветренный без необходимых заклятий, и всевозможные вазочки со сластями. Маленькие, зачарованные на мягкое винное свечение огоньки, всплывали из своих ниш, зависая над длинным, устланным белоснежной, казалось, даже похрустывающей скатертью столом картой звёздного неба. Кухарка, закончив с украшением блюд, должна была непременно сама подойти и ударить в небольшой, но зычный гонг, торжественно приглашая хозяев к столу. Как правило, на этом торжественность семейной трапезы и заканчивалась, поскольку к тому времени, как хозяйка вальяжно спускалась из будуара, благоухая розовой водой, её муж и шебуршной младший сын уже успевали спешно и совершенно некультурно перехватить что-нибудь со стола и унестись обратно, а старший сын, зачастую, ещё раньше уволакивал свою порцию в кабинет или сразу в лабораторию. Как бы ни расстраивалась госпожа Важич, полученное ратишанство сказалось на устое их дома весьма вычурным образом, не затронув столпов, но здорово поправив общий фасад уважаемого семейства.