Александр Рудазов - Преданья старины глубокой

Из гридницы боярин Фома вывалился красный, распаренный – ну точно в бане побывал. Его душил бессильный гнев – хотелось врезать кому-нибудь от души.

Однако вместо этого пришлось бегать по людским и конюшням, собирать свадебный поезд домой. Возвращаться несолоно хлебавши не хотелось – да что уж теперь поделаешь? Он безуспешно пытался разыскать княжича или дружку – но оба они как в воду канули.

Хлопоты со сборами затянулись чуть не до вечера. Но в конце концов все четыре повозки выехали во двор, готовые пуститься в обратный путь. На сей раз бубенцы с колокольцами из конских сбруй вынули – теперь-то что праздновать? Тиборские гридни смотрели угрюмо, один даже погрозил кулаком в сторону княжеского терема.

– Ну что, боярин, готово у тебя? – вынырнул откуда-то Яромир.

– У меня-то все готово! – огрызнулся Фома. – Ты что же это, а?! То все языкастый, аки бес мохнорылый, а тут будто воды в рот набрал?! Что ж теперь – так и вернемся несолоно хлебавши, да?!

Яромир придвинулся поближе и негромко сказал:

– Да ты не волнуйся попусту, боярин, все в лучшем виде обставим. Ты вот чего – как из города-то выедете, так ты особо лошадей не гони…

– А куда их гнать-то?! – вспылил Фома. – Мне теперь хоть совсем домой не ворочайся – ох, рассерчает на меня князь, ох и рассерчает!.. Ох, кабы еще казнить не приказал сгоряча-то!.. Ох, лучше мне и вовсе до дому не доехать!..

– Не причитай зря. Поезжайте себе потихонечку по дороге, никуда не сворачивайте, да меня дожидайте – я дотемна здесь останусь, а немного погодя вас догоню. Понял ли?

– Не очень… – смутился боярин. – Это ты чего удумал-то?

– Раз уж не вышло у нас по-хорошему невесту увезти, будем Глеба женить по старому закону…

– Это как?

– Умыканием.

Боярин приоткрыл рот, недоверчиво глядя на Яромира. Но постепенно его взгляд становился все уважительнее, а приоткрытый рот сам собой сложился в хитрую улыбочку.

– Молодец, дружка!.. – прошептал он, сдавливая опешившего волколака в объятьях. – Так и надо этому лисовину старому! Сам управишься, или пару мечников в помощь оставить?..

– Помешают только, – отказался Яромир. – Позаботься лучше, чтоб из тиборчан никто от поезда не отстал – не то Всеволод на них зло выместит…

– Ясное дело! – подмигнул боярин. – А ты точно сделаешь, дружка? Обещаешь?!

– Обещаю, обещаю…

– Ну смотри у меня, чтоб честно было!

– Да успокойся, боярин… – лениво отмахнулся Яромир. – Дружка должен доставить жениху невесту, верно? Должен. Ну вот я и доставлю – даже если придется сунуть ее в мешок…

– Эй! – возмутился Фома Мешок.

– Боярин, если я говорю о мешке, это еще не значит, что я намекаю на тебя, – насмешливо прищурился оборотень. – Мне что – уже нельзя мешок упомянуть? Мешок. Мешок.

– Прекрати!

– Мешок.

– Да хватит уже!

– Мешок, мешок, мешок…

– Да тьфу на тебя, дружка, прекращай дразниться!

– Ладно, ладно… – усмехнулся Яромир. – Ступай к поезду. Да никому ничего не говори – пусть рожи и дальше кислые будут, не то заподозрят владимирцы неладное!

– Будь надежен, все исполню!.. – все еще сердито кивнул боярин, торопливо подбирая полы тяжелого кожуха и устремляясь к веренице повозок.

Там он споро осмотрел все и вся, дважды перепроверил наличие каждого тиборчанина, а в конце для верности спросил у десятника Сури:

– Все ль на месте?

– Яромира недостает, да еще княжича, – степенно ответил рослый мечник. – Остальные все на месте.

– Этих ждать не будем – они вперед поехали, – спрятал глаза Фома. – Командуй своим, десятник.

– Слушаю, боярин, – кивнул Суря.

В обратный путь свадебный поезд двинулся уныло, без перезвону и радостного гомону. Кони ступали неторопливо, повозки еле катились, верховые горбились, не поднимая лиц. Чтоб только не видеть взглядов владимирцев – где сочувственных, а где и откровенно злорадливых. Кое-кому изначально не по нраву было, что владимирская княжна за тиборского князя замуж идет – нет бы за своего кого!

Четверо стрельцов, несущие стражу на вежах подле Серебряных ворот, глядели на уползающие вдаль повозки задумчиво, опершись на собственные луки.

– Уезжают, – сказал Сысой. – Впусту уезжают.

– Ага, впусту, – согласился Ефим. – А уж ехали-то, ехали! Гонору-то было!

– Пряники у них хорошие, – облизнулся Меркул. – Мне в лошажьем облике достался!

– Да чего вы о ерунде-то все?.. – окликнул их четвертый – Алеша Попович. – Гляньте лучше, чего я припас-то! Медовухи аж целый кувшин!

– Ушлый ты парнище, Алешка! – потер руки Ефим. – Разливай давай!

Незаметно проводив свадебный поезд, Яромир тишком двинулся обратно – к княжьему подворью. На землю легли сумерки, тени удлинились – пронырливый волколак скользил в них, как рыба в воде, не попадаясь никому на глаза.

Воротившись к княжескому терему, он нырнул за старую скотницу и оказался нос к носу с вещим Бояном. Тот подтянул его поближе и спросил:

– Ну как?

– Все, уехали, – усмехнулся Яромир. – Как, старче, не передумал?

– Не пужайся, Волхович, на попятный не пойду, – плутовато улыбнулся старик. – А княжич где?..

– А, с поездом уехал, – отмахнулся оборотень. – Без него управлюсь – в этом деле он мне только помешает…

Глава 31

Василиса Премудрая возилась у печи, меся тесто для нового пряника. Прежний, испеченный перед самым отъездом Кащея, пропал понапрасну – зачерствел до полной несъедобности. Очень уж задержался хозяин Костяного Дворца в чужедальних краях – не дождалось его угощение.

Известное дело, состарившийся пряник становится сухарем – есть его можно разве только с голода, но никак не ради удовольствия. Василиса сильно сомневалась, что царь Кащей соблазнится таким кушаньем. Собственно, она и насчет свежего пряника сомневалась – но решила все же попробовать. На сей раз она замешивала тесто с собственной кровью и толченой Симтарин-травой – если уж это не сработает, так ничто не сработает.

Шапки-невидимки молодая княгиня лишилась, так что покинуть сераль не могла. Но теперь она не очень-то и рвалась – все, что нужно было, вызнала, высмотрела, осталось только подготовиться как следует, улучить удобный момент.

Несколько жен Кащея сидели рядком у границы, за которой спадут чары вечной молодости. Красавицы томно вздыхали, оперши головы на колени, и слушали доносящиеся снаружи звуки. Дело в том, что старый колдун Джуда повадился ошиваться рядом с сералем – бормотал что-то на цова-тушском и каджвархвали, распевал любовные песни. Этих песен он знал превеликое множество – на самых разных языках. И пел на удивление ладно – ну точно соловушка длиннобородый.