Наталья Якобсон - Империя дракона

Конечно, я мог бы прибегнуть к своим возможностям и все разузнать, но все-таки запоздало решил, что нехорошо шпионить за теми, с кем живешь под одной крышей, и сам удивился, что после всех своих ночных налетов могу еще придерживаться какой-то морали.

Камиль работал, как никогда усердно, словно желал доказать княжне свое трудолюбие. Он рисовал в своей маленькой студии, играл довольно мило и сладкозвучно, сочинял музыку и опасливо поглядывал в мою сторону. Стоило зайти в его мастерскую, в маленькой круглой башенке с окнами, заколоченными досками и он поспешно накидывал ткань на свои работы. Он никогда не выставлял многие свои картины на солнце, будто от солнечного света они сами могли вспыхнуть огнем. Башня, где горела тусклая лампада и не было даже щелочки для проникновение другого света, мало меня привлекала, однако картины, спрятанные под кусками шелка или муслина, невольно вызывали подозрение.

От Перси приходили тревожные слухи о том, что Кристиан очертя голову лезет в самые опасные предприятия и выходит из них победителем. Одиль задумавшая ради азарта погубить младшего брата Кристиана, в итоге добилась своего. Она пустила в ход всего лишь пару своих уловок, чтобы проложить дорогу в ад для юноши, которого едва знала, но тем не менее за что-то невзлюбила. В вечер своего триумфа необыкновенно довольные князь и княжна вернулись в замок, шутя и смеясь. Одиль долго вертелась перед зеркалом, примеряя новую корону и даже снисходительно отнеслась к моему ворону, пару раз погладив его по черной головке. Заметив меня в проеме дверей она лишь засмеялась и намекнула, что после того, как она расправиться со всеми своими врагами, жизнь измениться к лучшему. Только кого она имела в виду под привычным обозначением "враги" и не причисляла ли меня самого к их числу.

-- Разве мальчишка, брат этого безвольного Кристиана, был не единственным кому ты желала зла? - с досадой спросил я. - Кто твоя следующая жертва?

-- Если ты достаточно умен, то давно бы уже это понял, - все так же полушутя, полусерьезно прощебетала она, не отрывая глаз от своего отражения. - Ты ведь обладаешь необычайной зоркостью, так выдели из толпы моих врагов, если они тебя так интересует. Загляни в зеркало...Зеркала, например, в бальном зале, это стекло отражавшие многих и живых и давно умерших поколений. Сможешь ли ты из всех теней, оставшихся там, выделить того, кто станет следующим...

Я хотел сказать, что она несет сплошной бред, но вместо этого развернулся и хотел уйти. Когда кого-то надо было сжить со света, князь и Одиль становились сообщниками. Во всем остальном каждый придерживался собственной стороны и личного мнения. Странным было то, что князь никогда не обращался к дочери по имени, а всегда более уважительно, чуть ли не заискивающе. Значило ли это, что сила несравненной княжны превзошла его собственную.

Голос Одиль внезапно остановил меня.

-- У тебя на шее очень изящное украшение, - как бы невзначай заметила она, но интонация вместо шутливой стала вдруг холодной и серьезной. - Золото очень идет к твоей коже, а сам перстень тебе должно быть великоват, но все равно он тебя очень украшает.

Она что-то недовольно фыркнула мне вслед, словно хотела добавить "смотри, не потеряй". Ее речь иногда была настолько зловещей, что по коже бежали мурашки или странный, неприятный холодок.

Пользуясь тем, что Камиль всецело занят своей прекрасной статуей и поручениями князя, я по скрипучей винтовой лесенке поднялся в его мастерскую. Дверь была не заперта, и я вошел внутрь. Низкий куполообразный потолок нависал над головой, окна наглухо заколоченные и вдобавок прикрытые занавесками, навевали чувство запустение. Оно рассеивалось лишь при виде перепачканных краской кистей, палитры и самого запаха разнообразных красителей. Я чувствовал себя преступником, врываясь в его любимый уголок, но разве он не делал того же, когда я отсиживал свой срок в заточении. Если б видеть сейчас мраморные незрячие глазницы статуи Ланон Ши. Взглянули бы они с осуждением на того, кто нарушает право автора на его произведения. Князь смеялся над моим благородством. Что ж, на этот раз в моем поступке отсутствовало всякое достоинство, я сорвал, богато расшитый шелк, с той картины, которая привлекла меня больше всего, и несказанно удивился. Выходит, Камиль пренебрег всеми предупреждениями князя, если таковые и были с его стороны, и написал портрет узника. Нарисовал меня или вернее того, каким я был, когда учил свои магические формулы. Прекрасный и несчастный затворник. На холсте был схвачен миг жизни, безвозвратно ушедший в прошлое. Нет, внешне, я совсем не изменился, просто в глазах удивительным образом отразилась, утраченная ныне, душа.

Совладав с собой, я лишь криво усмехнулся. Да, и кто он, этот красивый, глупый мальчик, изображенный на холсте. Если б, сейчас на темной улице я встретил подобное, беззащитное создание с претензией на тайную власть, то разорвал бы ему горло. Хотя, нет, защита была с самого начала. Стоило лишь вглядеться в черную, крылатую тень с горящими глазами, которая склонилась над учеником запретных искусств, и сразу становилось ясно, что демон охраняет его.

-- Значит, я с самого начала был для тебя всего лишь дьявольским отродьем? - спросил я у Камиля, в изумлении застывшего на пороге. - Вот почему ты так фамильярно обходился со мной? Сразу понял, что я стану еще порочнее тебя. Все - лишь вопрос времени. А время для нас ничего не значит.

-- От вас ничего не утаишь, - по тону Камиля и резким, нервным движение было видно, что он сильно оскорблен.

-- Она еще не закончена, - чуть ли не грубо произнес он, снова накидывая на свою работу полотно, - и нельзя держать ее так долго на свету.

-- Здесь почти нет света, только лампада, - защищаясь, сказал я. - И давно ты начал работать над этой картиной?

-- С тех пор, как вы первый раз сели за обучение, - нехотя и скрытно заговорил он. - В тот миг, когда открыли свою первую книгу и поняли, что можете читать ее.

-- Зачем? - только и спросил я перед уходом.

-- А это уже не ваше дело, - обиженно буркнул Камиль, раскладывая свои кисти и баночки. - Можете, хоть спалить меня вместе с этим замком, но я вам ничего больше не скажу.

-- Будь уверен, когда-нибудь спалю, - без особого энтузиазма пообещал я, просто, чтобы попугать обозлившегося Камиля. Я был сильно заинтриговал его совершенным произведением. В каждом ровно положенном мазке буквально ощущалась чуть ли не любовь художника к тому, что он изображает. А изобразил он нечто темное и страшное, с проблеском таинственной красоты, но поразило меня даже не это. Наконец-то я сам увидел то, что на протяжение многих лет видели другие за моей спиной. Теперь это мрачное, злое, словно сотканное из черного тумана существо предстало и моему взору. В самую последнюю очередь он предстал моим глазам, но не в зеркале, как утверждала Одиль, а на холсте живописца. И имя этому темному злу дракон. Тот дракон, который теперь стал частью меня.