Стивен Эриксон - Дом Цепей (litres)

В виденьях шаманов. Пробудились в снах. Там и только там. Но теперь, когда я познал вкус этих снов, я понимаю, что в том нет ничего общего с песней. Совсем ничего.

Карса нашёл эту поляну, когда искал одиночества, и одиночество стало вдохновеньем для его художественных творений. Но теперь, закончив, теблор уже не чувствовал себя здесь в одиночестве. Он принёс сюда собственную жизнь, наследие своих деяний. И поляна перестала быть убежищем, а потребность вновь и вновь возвращаться сюда порождала приманка его собственных трудов. И он приходил, чтобы вновь ходить среди змей, которые неизменно выползали поприветствовать теблора, приходил, чтобы слушать шёпот песков под стон пустынного ветра — песков, которые летели на эту поляну и ласкали деревья и лики в камне своим бескровным касанием.

Рараку дарила иллюзию того, что время остановилось, словно вся вселенная задержала дыхание. Тонкий обман. За яростной стеной Вихря вновь и вновь переворачивались песочные часы. Армии собрались и выступили в поход, топот сапог, звон доспехов и снаряжения — смертоносный грохот и рёв. А на далёком континенте — теблоры в осаде.

Карса продолжал неотрывно смотреть на каменный лик Уругала. Ты — не теблор. Но утверждаешь, что ты — наш бог. Ты пробудился в Скале — давным-давно. Но что было прежде? Где был ты тогда, Уругал? Ты и шесть твоих жутких спутников?

Карса обернулся на сухой смешок, который послышался с другого конца поляны.

— И это — один из твоих бесчисленный секретов, друг мой?

— Леоман, — пророкотал Карса, — давно же ты не выбирался из своей ямы.

Шагнув вперёд, пустынный воин взглянул на змей.

— Изголодался по живому общению. В отличие от тебя, как видно. — Он указал рукой на резные стволы. — Твоя работа? Вижу двух тоблакаев — стоят в деревьях, точно живые и вот-вот выйдут вперёд. Мне даже тревожно, ибо приходится вспоминать, что ты такой не один. Но кто эти остальные?

— Мои боги, — ответил Карса и, заметив ошеломлённое лицо Леомана, объяснил: — Лики в Скале. На моей родине они украшают собой склон на поляне, которая мало чем отличается от этой.

— Тоблакай…

— Они по-прежнему зовут меня, — продолжал Карса, повернувшись спиной к воину, чтобы вновь разглядывать звериное обличье Уругала. — Когда сплю. Как и сказал Призрачные Руки — меня преследуют.

— Кто, друг мой? Чего твои… боги… требуют от тебя?

Карса бросил взгляд на Леомана, затем пожал плечами:

— Зачем ты искал меня?

Леоман хотел было сказать одно, но передумал и произнёс другое:

— Потому что терпение моё на исходе. Пришли вести о малазанцах. Далёкие поражения. Ша’ик и её немногие приближённые в восторге… но ничего не делают. Здесь мы ждём адъюнктовы легионы. В одном Корболо Дом прав — марш этих легионов должен встречать сопротивление. Но не такое, как он сам того желает. Никакой полномасштабной битвы. Ничего столь драматичного или отчаянного. В любом случае, Тоблакай, Маток дал мне позволение уехать отсюда с отрядом воинов — и Ша’ик согласилась выпустить нас за стену Вихря.

Карса улыбнулся:

— Вот как. И тебе дозволено теребить малазанцев? А-а, так я и думал. Тебе приказали провести разведку, но не дальше холмов за Вихрем. Она не разрешала тебе скакать на юг. Но так ты хоть что-то будешь делать, и оттого я рад за тебя, Леоман.

Голубоглазый воин шагнул ближе.

— Как только я окажусь за стеной Вихря, Тоблакай…

— Она всё равно узнает, — заметил Карса.

— И тем я навлеку на себя её неудовольствие, — презрительно ухмыльнулся Леоман. — Тоже мне новость. А как ты, друг мой? Она тебя называет своим телохранителем, но… когда она в последний раз допускала тебя к себе? В этот треклятый шатёр? Воистину она возродилась, но не той, кем была прежде…

— Она малазанка, — сказал Тоблакай.

— Что?

— Прежде, чем стать Ша’ик. Ты это знаешь не хуже меня…

— Она переродилась! Стала волей богини, Тоблакай. Всё, чем она была прежде, не имеет значения…

— Так говорят, — пророкотал Карса. — Но память её сохранилась. Этими воспоминаниями она скована, точно цепями. Скована страхом, и этот страх рождён секретом, который она не желает раскрывать. И лишь один человек здесь знает этот секрет — Призрачные Руки.

Леоман долго и пристально смотрел на Карсу, затем медленно присел на корточки. Обоих окружали змеи, шелест чешуи по песку звучал тихим фоном. Опустив руку, Леоман смотрел, как вьётся, заползает вверх по ней огнешейка.

— Твои слова, Тоблакай, шепчут о поражении.

Пожав плечами, Карса направился туда, где у подножия каменного дерева лежали его инструменты.

— Эти годы сослужили мне хорошую службу. Твоё общество, Леоман. И Ша’ик Старшей. Когда-то я поклялся, назвав малазанцев своими врагами. Но судя по тому, что я увидел с того часа, они ничуть не более жестоки, чем прочие нижеземцы. Более того, лишь они одни, похоже, исповедуют принцип справедливости. Люди Семи Городов, что так их презирают и хотят прогнать, — они взыскуют лишь власти, которую малазанцы отняли. Власти, которую они использовали, чтобы мучить и запугивать собственный народ. Леоман, ты и тебе подобные ведёте войну против справедливости, и это — не моя война.

— Справедливости? — Леоман оскалился. — Ждёшь, что я начну спорить, Тоблакай? Не буду. Ша’ик Возрождённая говорит, будто в моём сердце нет верности. Быть может, она права. Я слишком много видел. Но остаюсь здесь — ты не задумывался, почему?

Карса извлёк деревянный молоток и зубило.

— Свет уходит, тени становятся глубже. Теперь я понял, дело в свете. Вот что не так с ними.

— Апокалипсис, Тоблакай. Распад. Уничтожение. Всего. Всякого человека… нижеземца. Со всеми нашими ужасами — со всем, что мы делаем друг с другом. Извращениями, жестокостями. На каждое проявление доброты и милосердия приходится десять тысяч зверств. Верность? Да, нет во мне верности. Уж точно — не к своему народу, и чем быстрее мы себя истребим, тем лучше будет этот мир.

— Свет, — произнёс Карса, — делает их почти похожими на людей.

Тоблакай был настолько занят своими мыслями, что не заметил, как сузились глаза Леомана, как воин с трудом смолчал.

Ибо нельзя становиться между человеком и его богами.

Голова змеи поднялась перед лицом Леомана, покачиваясь, сверкая быстрым язычком.

— Дом Цепей, — пробормотал Геборик с чрезвычайно кислой миной.

Бидитал вздрогнул, хотя трудно было понять — от страха или от удовольствия.

— Грабитель. Супруга. Развязанные… Вот это интересно, да? По всему миру, словно разбитые…