Валентин Маслюков - Потом

— Может быть, скажу.

— Скажите.

Дракула крякнул.

— Во всяком случае, — начал он, осторожно подбирая слова, — своего родственника вы там не найдете.

— Все равно, — упрямо сказала Золотинка. — Я не уйду отсюда. Я останусь здесь, а вы приведете рабочих. Со всей соответствующей снастью.

Золотинка с готовностью заводилась спорить и пререкаться, потому что неувязка со стеночкой позволяла погрузить в забвение неизвестно как проведенный в Гиблом Ущелье час. Излишне горячечные, может быть, препирательства давали выход возбуждению, происходившему от тайно холодившего грудь Сорокона.

— Ах, царевна, вы бы ничего не заметили, если бы не я! — Справедливый упрек, но ничего не объясняющий. — И что за радость лезть на рожон? Не трогайте стеночку, принцесса. Так будет лучше.

— Кому будет лучше?

— Мне, — с обескураживающей искренностью признал Дракула.

— Идите! — нахмурилась Золотинка, чтобы не улыбнуться.

Он забрал факел, ступил было к выходу и жарко зашептал, обдавая ее винным духом:

— Царевна, эту стеночку поставили пигалики. — Она глянула, он утвердительно кивнул. — Так и есть. Они поставили ее с той стороны. Понимаете? Теперь понимаете? Злопамятный и вредный народец. Я предпочитаю не обижаться. Знаете, царевна, лучше не обращать внимания на кое-какие проделки уродцев. Тем более, что границы владений у нас тут не совсем точно установлены. Есть недоразумения.

— Идите! — сказала она, безжалостно подавив приязнь к этому странному человеку. И топнула ногой: — Идите за рабочими!

— Род и Рожаницы! — сокрушенно вздохнул Дракула. — В отместку они залезут ко мне в кладовые. Не удивлюсь, если пигалики скатятся до воровства. Мы сами доведем их до этого.

Дракула удалился. В расстройстве он не подумал, что оставляет девушку без света. А может быть, подумал и именно потому оставил — другого факела все равно не было. Золотинка смолчала. Потом стало темно, так темно не бывает даже самой мрачной ночью на море. Замерли последние шаги, стало еще и тихо — сколько ни напрягай слух.

Запустив руку за пазуху, Золотинка нащупала Сорокон. Он тянул к себе и владел воображением. Золотинка остро жалела, что нету света, чтобы заняться камнем. Зато и соглядатаев можно было не опасаться, вряд ли следовало ожидать Дракулу раньше, чем через полтора-два часа, это самое меньшее.

Ничего не различая широко открытыми глазами, Золотинка пыталась прощупать мрак, но стены не достала. Зато можно было уловить шорох, беглый торопливый шорох… топот маленьких лапок. Кто-то налетел на ногу — Золотинка передернула плечами, стряхивая со щиколотки самую память о прикосновении.

Крысы! Очень голодные и злые крысы. Стоило пошарить вокруг себя внутренним оком в расчете распугать шайку безмолвным окриком, как Золотинка ощутила, испепеляющую волну злобы, алчной дерзости, которая ошеломила ее, как удар. С этим трудно было справляться; Золотинка тотчас же замкнулась, внутренне оградившись, непонятно куда попятилась и попала башмачком на что-то подвижное — проворная тварь цапнула за лодыжку зубами. Наглость этой сволочи питалась ее множеством — весь мрак без остатка, кажется, полнился месивом мерзостных тварей, которые набегали из коридора на запах живого существа. Покрываясь брезгливым мурашками, Золотинка мнила на себе когтистые мохнатые тела.

Ударившись рукой о стену, она не могла уразуметь, что это за стена и с какой стороны дверь. И надо было помнить, что нету поблизости бочки или ящика, чтобы забраться на них для защиты.

Свету! — страстно жаждала Золотинка. И свет ей почудился.

Можно было думать, что светится в голове, как бывает при закрытых глазах. Но глаза оставались открыты. Свету! — страдала Золотинка и обнаружила источник — прямо на груди, подступая к горлу, светилась переплетенная тенями, черта. Это был шнурованный разрез платья. Золотинка поспешно сунула руку и сняла цепь через голову — Сорокон озарил подвал и прянувших прочь крыс.

— Свету! — велела Золотинка уже сознательно. Изумруд послушно прибавил яркости. — Свету! — подстегнула она, торжествуя.

Сорокон засверкал так, что пришлось прикрыться ладонью. Золотинка опустила подвеску, несколько отвернувшись. Крысы, забившись по углам, лезли друг на друга, как пузыри грязи. Две или три твари пошустрее шмыгнули в дверь, но те, что остались, подавленные ярко-зелеными сиянием, не способным были бежать.

— Ага! — злорадно сказала себе Золотинка и повторила: — Свету!

Ослепительный, невероятный для рядового волшебного камня, солнечной силы свет проявил мельчайшие подробности, до шерстинки, до коготка. Крысы помертвели и окончательно перестали шебаршиться. Золотинка чувствовала исходящее от камня тепло.

Еще прибавить? — подумала она. Не было ни малейшей необходимости испепелять все вокруг, но любопытство и торжество, все то же пьянящее чувство удачи подзуживали Золотинку.

— Свету! — задорно велела она, подозревая уже, что превзошла меру возможного и разумного. Она заранее закрыла глаза, но даже сквозь сомкнутые веки ощутила жгучую ярость лучей. Цепь в отставленной руке почему-то заскользила, проворачиваясь, и потянула вбок. Золотинка попробовала удержать подвеску — напрасно! Увлекаемая цепью, она подалась рукой, а потом и сама вынуждена была переступить.

— Может хватит? — сказала она с некоторым удивлением. — Много не будет?

Ни к чему не обязывающий вопрос остался без отклика. Камень тянул неудержимо и стоило чуть расплющить веки, как ослепляла жгучая резь. Раздался щелчок, похожий на смачный поцелуй, тянущая сила сразу уменьшилась, и сияние как будто ослабло. Золотинка разглядела, что сверкающий, словно капля солнца, камень, оттянув цепь, сомкнулся с железным наличником замка. Прилип.

Железо в месте соприкосновения быстро краснело. Жар распространялся, и все железные части замка засветились вишневым цветом, который ближе к камню волнами переходил в малиновый и в белое сияние. Руку пекло, но Золотинка не выпускала подвеску, опасаясь за Сорокон. Под раскаленным наличником уже задымились доски, занялись язычки пламени.

— Хватит! — испуганно крикнула Золотинка. — Свету убавить!

Камень и в самом деле как будто притух, но с железом не расцепился. Ничего больше не оставалось, как рвануть цепь на себя, и Золотинка выдрала все, что было замком, из двери напрочь! Горящая тяжесть оборвалась вниз вместе с цепью, вокруг зияющей дыры дымилось обугленное дерево; железо съежилось и потекло, обращаясь раскаленным комом, который начинал вращаться прямо под изумрудом. Стоило сильно тряхнуть подвеску, как тяжесть оборвалась и звучно шлепнула на пол, обдавая искрами; заверещали подпаленные крысы. Похожий на кубарь ком продолжал вращаться и покатился по полу, рассыпая огонь, с силой врезался в гущу помертвелых крыс — они взвились, как взбитая ударом грязь. Навстречу кому под стеной и в углу засветились погнутые железяки, верно, гвозди. Ком слизнул гвоздь, потом другой, вмиг был проглочен третий, раскаленный кубарь завращался еще живее, как подстегнутый, вихрем ударился в стену и прянул вспять. Золотинка поспешно отступила, повсюду натыкаясь на беспомощных, расслабленных крыс. А огненный ком уже нашел выход: выкатился в коридор. Золотинка устремилась следом; позади тлела и дымилась дверь.