Юлиана Суренова - Дорогой сновидений

— Она ушла в снега, — сказал Атен, поражаясь тому, как спокойно и буднично прозвучали эти слова, будто он говорил о ком-то совершенно чужом и далеком, а не собственной дочери.

— Ты снова чем-то обидел ее? — глаза караванщика вспыхнули болью. В голове рождались мысли, одна нереальнее другой. Ему хотелось схватиться за то объяснение, что казалось ближе всего к обычной жизни, держаться за него, не ослабевая хватки, понимая, что, стоит ему исчезнуть, как подкрадутся подозрения и фантазии, спеша занять освободившееся место в душе.

— Нет… Дело не во мне, а в ней. Приближается день ее рождения.

— И что же?

— Девочка растет, Евсей, — у Атена был свой ответ. Каждое слово увеличивало грусть в глазах, ложилось новыми морщинами на лицо, немилосердно старя его. — И ищет свое место в земном мире.

— Среди снегов?!

— Не забывай — она родилась в пустыни. Здесь ее дом… — он замолчал, на миг замер в задумчивости. Затем голова караванщика нервно дернулась, глаза вспыхнули, наконец, порвав нити отрешенного созерцания. В сердце заскреблась боль. — Нужно найти ее, пока ничего не случилось! — голос зазвучал твердо и решительно. — Пусть мне оседлают оленя.

— Подожди, — остановил его Евсей. Теперь пришла его пора высказать свои предположения и сомнения.

— У меня нет времени на разговоры! — Атен не дал ему ничего сказать. — Кто знает, как давно девочка ушла. Нужно торопиться, пока ветра не замели ее следы… — он огляделся. — Где золотая волчица?

— Ее нигде не видно. Наверное, ушла вместе с Мати.

— Хорошо, — ему стало куда спокойнее — малышка не одна, а под защитой священного животного госпожи Айи. Как Атен и надеялся. Теперь он был уверен, что именно эта мысль удерживала его разум от того, чтобы впасть в безумие слепого отчаяния.

Евсей качнул головой, его брови сошлись на переносице, лоб пересела глубокая острая морщина.

— Атен… — вновь начал он неуверенно, словно сомневаясь, стоит ли ему говорить об этом, и, все же, решившись, продолжал: — Ты не думал о том, что все это может быть не случайным?

— Что?

— Я тут поразмыслил… Девочку могла увести Шуллат. Что если это госпожа Айя пожелала увидеть ту, которой Она покровительствовала все эти годы?

— И что же? — резко бросил хозяин каравана, который вовсе не собирался подчиняться воле судьбы. Нет, он не отдаст дочь никому, даже богине! Она его и только его!

— Просто… — прочитав во взгляде хозяина каравана слепую решимость, проговорил Евсей. — Я подумал… Может быть… Если все так, стоит поговорить с господином Шамашем, прежде чем что-либо предпринимать.

— Ладно, — голос Атена, которому приходилось прикладывать неимоверные усилия, чтобы держать себя в руках, был напряжен. Весь вид караванщика говорил: "Что бы там ни было, я не собираюсь сдаваться! Я отправлюсь искать дочь, даже если повелитель моей души запретит мне сделать на встречу ей даже шаг!"

Евсей взглянул на него, вздохнул, качнул головой.

— Я с тобой, — твердым решительным голосом проговорил он.

Хозяин каравана лишь кивнул, но в его глазах помощник прочел благодарность.

Быстрой походкой они подошли к головной повозке каравана, Атен поднялся на облучок, Евсей остался внизу, меряя быстрыми шагами время и снега.

— Мати нет в повозке, — низким, сиплым голосом проговорил хозяин каравана, не спуская с бога солнца настороженного взгляда цепких, внимательных глаз, ожидая, как тот отреагирует, что скажет в ответ.

— Они с Шуллат пошли в пустыню, — спокойно ответил Шамаш, который даже не выпустил из рук вожжей, лишь бросил на собеседников быстрый взгляд, а затем вновь стал смотреть вперед, на дорогу.

— Ты… Ты знал… — это был не вопрос, а констатация факта. Губы Атена плотно сжались, на лицо легла тень, в глазах заплясали огненные искры — отблески яркого красноватого пламени факела, прикрепленного у облучка. Он предполагал, что ответ будет именно таким. И, все же, надеялся, что ошибается.

— Хан рассказал мне.

— Ее позвала госпожа Айя… — Евсей опустил голову. Ему вдруг показалось, что все, это конец: они никогда больше не увидят малышку. Богиня не отпустит ее…

Колдун качнул головой, по-прежнему глядя вперед, а не на собеседников. — Девочку влекла собственная душа, а не чужая воля.

— Но если так… — начал было Евсей, однако Атен опередил его, задав вопрос, который не мог не сорваться с губ караванщиков, глядевших на Него с сомнением и непониманием:

— Почему Ты, зная все это, отпустил ее, почему не пытался остановить?

Оба брата не сводили с бога солнца неотрывного взгляда неморгавших глаз. Они были поражены услышанным, не могли поверить, что правильно расслышали, поняли Его слова, ибо это просто не могло быть правдой!

С самого первого дня своего пребывания в караване повелитель небес заботился о своих спутниках, защищая их от опасностей, спасая от бед. Что же до Мати… Разве она не была Его любимицей? Разве Он не видел в ней свою младшую сестру, помогая ей, уча, делая подарки, которые со времен легенд не получал ни один смертный? И вот теперь…

— Не волнуйтесь, — Шамаш, наконец, повернулся к хозяину каравана. В его черных мерцавших глазах царил покой, которым Он стремился поделиться с собеседниками. — С ней ничего не случится. Еще до зари девочка вернется в свою повозку целой и невредимой.

— Но она совсем одна в снежной пустыне!

— С ней волчица, — тихим, шуршавшим, как ветра по снегу, голосом возразил Шамаш.

— А если нападут дикие звери? Или она угодит в трещину? Целую ночь в снегах! Моя дочурка замерзнет, простудится, заболеет…

— Все будет в порядке.

— Нет, я не могу просто так сидеть и ждать! Я пойду ее искать! — он уже собрался спрыгнуть с облучка, спеша броситься в снега, зовя дочь, но Шамаш задержал его, положив тяжелую руку на плечо.

— Торговец, нам не следует вмешиваться, — его голос стал набирать силу и властность пробуждавшихся ветров. — Более того — будет лучше вообще сделать вид, что ничего не произошло и по возвращении не расспрашивать ее ни о чем. Когда наступит время, малышка сама все расскажет.

— Но это невозможно! — в отчаянии вскричал хозяин каравана. — Одна она не сможет даже найти дорогу назад! А ей еще нужно выжить в снегах, что в одиночку, без защиты каравана не под силу даже взрослому мужчине, не то что маленькой девочке! — он говорил одно, а думал совсем о другом. В его груди, появившись неизвестно откуда, стала нарастать ярость. "Мати уже достаточно взрослая, чтобы понимать, что хорошо, что плохо. И, совершая проступок, она должна отвечать за него. Нарушив данное мне обещание никогда больше не убегать, она заслуживает наказания!"