Феликс Эльдемуров - Тропа Исполинов

Рано утром, едва рассвело, он, помахав, по своему обычаю, окнам дома, поскрипывая новыми сапогами, шёл по дороге на Бугден. Сапоги те сработал Тинчу один элтэннский паренёк по имени Пиро, семья которого жила по соседству с домом Даурадеса. Именно их защищал отец в тот злосчастный вечер... И теперь, когда отец, "волей судеб", как он часто говаривал, хотел или не хотел, а воевал против Элт-Энно, семье сапожника-элтэннца, по желанию Тинча и доставались деньги, которые посылал из армии отец...

Так будет справедливо - сам, три года назад, решил он. И от своего решения, как и положено истинному Даурадесу, не отрекался и не посмел бы отречься. Да он скорее дал бы отсечь себе руку по локоть! "Трабт ансалгт!", "Будь верен лишь себе и - никому другому!" - было начертано на их фамильном гербе. И Тинчес, как последний представитель рода, считал себя вправе соблюдать это...

Как и... вошедшую в пословицу гордость представителей семьи Даурадесов!

И ты ушёл, упрям и одинок,

К былой надежде не ища возврата...

Как ласково хранит она цветок,

Тобою ей подаренный когда-то!

Она грустна, но верит без смятенья,

Что твой уход - начало возвращенья...

Глава 3. Скачка

И снова на камень ступил гонец,

И встал у края земли,

Где волны катили седой свинец

И пенились на мели.

А берегом частые тучи шли,

Подобные парусам...

И всадник спросил:

"Что за свет вдали?"

"Иди, и узнай сам!.."

Ратш Киппин, "Странствия Магриса"

1

В ту пору на всём протяжении Таккана сплошной полосой тянулись пески и пески. Вдали от моря пески сменялись красными глинами, далее начинались луга. Горы, ближе к границе с Чат-Таром, встречали путника нагромождением скал и разломов пород, рядами, шеренгами и колоннами гигантских каменных пальцев. Один из этих ступенчатых гребней начинался к западу от Коугчара и назывался "Сестра и Семьдесят Семь Братьев", хотя... по правде, кто считал этих братьев? Тагры называли эту цепь "Тропой Исполинов" или, точнее, "Тропой Исполинов, что шагают по вершинам гор".

За Тропой Исполинов шли округлые вершины и склоны, пропоротые верхушками базальтовых скал, поросшие вереском, колючкой и низким запутанным лесом, а ещё далее - покрытые снегом и льдом. С высоких ледников брали начало реки, мутными потоками стремясь вниз, на равнину. В их руслах лежали гигантские округлые камни, которыми, по преданиям, когда-то играли великаны.

Дороги петляли по склонам, уводя то выше, то ниже. Нередко, путник, проведя в седле деньков пять, лишь перебирался на ту сторону небольшого ущелья. Порой он мог даже перекинуться парой слов с другим путником, что пробирался по другой стороне, хотя пожать друг другу руки они смогли бы отнюдь не скоро. Внизу, под обрывом грохотал поток, сверху нависали узловатые ветви деревьев; дорога, подремонтированная весной, скрипела и прогибалась под копытами коня. И только где-то в долине грудь отпускало чувство опасности...

Ах, раннее утро... Рассветный огонь обожжёт верхушки сосен, что неторопливо покачиваются под порывами ветра, и чёрная птица, хлопая крыльями, опустится на ветку:

- Ка-ак! Др-рыхнешь?!

И верный конь переступает рядом, тянет морду - озяб, бедняга. Пройдешь ему спинку суконочкой, заседлаешь - да не тем новомодным седлом, чтобы мягко тебе, а таким, чтоб удобно коню, и - в дорогу...

Спеши, приятель!

На горных лугах трава вырастает по конскую грудь, а заберёшься глубже - скрывает с головой. Хотя, сторожа из деревень, что рядом, следят, чтобы посторонние не топтали покосные травы, не прокладывали путей по своему хотению, и сурово спрашивают с каждого, кто приближается к чаттарским владениям. Грабителей не милуют, бродяг - не терпят: хочешь или не хочешь, а поступай в работу или не гости чересчур. Бывает, что село с селом затеет потасовку, и тогда старейшины следят, чтобы ссора не затягивалась надолго. В горах любое недоразумение может обернуться многолетней и жестокой войной...

Чаттарская кавалерия издавна ценилась по всему Таккану, а иметь при дворе гвардию, набранную из горцев, считалось делом престижа. Жилистые и скуластые, выносливые, выросшие на свежем воздухе чаттарцы представляли собой внушительную силу, которую нельзя было использовать единственно против других чаттарцев. Удивительно, но крайне резкие и драчливые между собой дома, чаттарцы на чужой земле проявляли редкую взаимопомощь и держались стеной, особенно если речь заходила о национальных интересах. Они отстояли свои кладбища и храмы в Бугдене, Коугчаре и Дангаре, они исповедовались своим священникам, они подчеркнуто носили одежды цветов своего национального флага: синего, фиолетового, чёрного.

Взберись по тропе на главу самого высокого из Исполинов, и за спиной твоей останется Чат-Тар, а впереди - испещренная путями тагркосская равнина, что пролегла от Бодариска до Маллен-Гроска. По ней - продолжишь путь...

Вспомним же о капитане Гриосе!

С холма на холм, с пригорка на пригорок поднималась и опускалась дорога, и всадник на ней то подставлял правую щеку северо-восточному ветру, то окунался в белую мглу, наплывавшую от подножия гор.

Эта дорога была ответвлением главной и вовсю петляла меж холмов и оврагов. Вела она в сторону предгорного посёлка Шортаб. Там, по предположению Гриоса, и должен был стоять мятежный драгунский полк под командой Даурадеса. В отличие от главной дороги, чьи плиты были уложены "в замок", эта была устроена проще. Оттого и щерилась она кое-где прогалинами. Местное население время от времени воровало хорошо обтёсанный камень.

Колокол часовенки почудился издали.

Тревожится, подумал Гриос. Будто о чьей душе тревожится, о чьей душе? Сожженного на погребальном костре тагркоссца? Изъеденного могильным червём чаттарца?

После получасовой скачки гвардеец, убедившись, что дорога позади - пустынна, решил дать отдых лошади и поехал шагом.

Происшедшее полчаса назад начинало подергиваться пеленой. С ним ли это было? Он ли с такой горячностью, очертя голову рванулся вскачь... Куда? От кого? За чем? Он ли не спал двое суток? Он ли сейчас качается в седле на полудикой от холода и голода, забрызганной грязью лошади?

Временами он ехал в забытьи, не то побеждаемый сном, где с ним встречались и разговаривали знакомые и незнакомые люди, не то уходя в воспоминания, откуда острыми зубцами выпирали давние и недавние события.

Он чувствовал: невидимая пружина соскочила со взвода, и весь механизм сам собой, с сабельным лязгом сдвинулся колесо к колесу. Зубец прищелкнул о зубец, невидимый маятник пошатнулся, шмыгнул туда-сюда, и - заходил, заплясал, зашёлся в упругом барабанном ритме...