Роберт Асприн - Тень колдуна

При малейшем изменении в дыхании спящего он застывал на месте. Отступив в одну из глубоких теней, наполнявших комнату — и полностью исчезая при этом, — он ждал, пока дыхание вновь не становилось ровным и глубоким. Улыбнувшись, он взял со стула возле кровати усыпанную драгоценностями застежку для плаща и тут же отпрянул в спасительную тень, когда хозяин спальни издал хрип и перевернулся на спину.

Минута за минутой проходили в ожидании, пока Шедоуспан молча стоял, распластавшись вдоль стены и глядя на человека, лежавшего на кровати. Он был вором, «тараканом», гордившимся своими «тараканьими» способностями, но нападать он не любил. Человек, вынужденный причинить вред тому, кого он обворовывал, должен признаться в неумелости. Через некоторое время мужчина начал похрапывать, и одна лишняя тень покинула его спальню.

Черный призрак выбрался из окна и двинулся вдоль карниза, застывая при каждом звуке снизу; затем взобрался на крышу, перепрыгнул на другую и никем не замеченный соскользнул вниз, так и не побеспокоив бывшего владельца красивой застежки. Нотабль поджидал возле плаща. Ему совсем не нравилось то, что его оставили одного, и он выражал это длинным раскатистым ворчанием. Но коту было трудно тягаться с человеком в способности карабкаться по стенам, и Шедоуспан на этот раз предпочел не брать его с собой.

Нотабль осуждающе смотрел на своего компаньона, который показывал зубы в этом странном оскале, присущем людям.

— Легко, как пирог разрезать, — пробормотал Шедоуспан, и Нотабль откликнулся утробным мурчанием.

Воодушевленный удачей, вор решил отпраздновать победу, прогулявшись в центр города, в отличный трактир под названием «Зеленый Гусь». По дороге, пробираясь через ночной город и ныряя в каждую тень, он вытащил из кожаного кошелька на поясе кольцо Корстика, надел его на средний палец. Оно было резным, и ему казалось, что это придает ему более богатый вид. Словно ему, незаконнорожденному воришке из Низовья Санктуария, было самое место там, куда он направлялся.

И вновь, в который уже раз, его пристрастие к игре в прятки, стремление все видеть, а самому оставаться невидимым, навлекло на него беду.

Пробираясь темной боковой улочкой, он услышал знакомый звук и успел упасть на одно колено, дав клинку просвистеть у себя над головой. Он не успел задуматься над тем, почему никто не приказал ему остановиться и не попытался что-то у него отнять; его просто пытались убить. Очевидно, кто-то притаился и поджидал его! Краешком сознания, еще сохранившим способность рассуждать в то время, как чисто природные навыки брали верх, Шедоуспан на мгновение припомнил тех медитонезских наемников, у которых могла оказаться пара мстительных дружков.

Сам себе удивляясь, что еще способен двигаться и дышать, он откатился к стене с кинжалами в обеих руках, и из тени посмотрел на своего противника. Вид нападавшего рассеял все подозрения насчет медитонезцев.

Убийца был совершенно нереальной фигурой. Это был человек с головой хищной птицы, украшенной ярко-желтым изогнутым клювом, столь естественно прилаженным, что отпадала сама мысль о маске. Делая резкий выпад мечом, Шедоуспан боковым зрением заметил еще одного нападавшего, размахивавшего алебардой с длинным лезвием. С отчаянным усилием Ганс отпрянул в сторону и, внезапно оборвав атаку на первого стервятника, почти распластался по земле и отрубил ногу второму. Тот упал без крика, но у Шедоуспана не было времени торжествовать победу: ему предстояло увернуться от первого стервятника. Тот, тоже без единого возгласа и видимого сострадания к агонизирующему партнеру, хладнокровно замахнулся еще раз, намереваясь покончить со своей легкой мишенью в этом темном переулочке.

Тем временем Нотабль, опустив хвост и прижав уши, шнырял тут и там, словно не понимая, что происходит, и не делал никаких попыток напасть на врагов. Такое поведение было странным для сторожевого кота, обученного нападать. Это было равносильно тому, что он внезапно предпочел бы пиву молоко.

Клинки сходились с лязгом, который делался еще нестерпимее, отражаясь от стен, сжимавших узкую улочку с обеих сторон. Гансу поединок представлялся самоубийственным, поскольку у соперников не было щитов. Когда они в очередной раз со звоном и скрежетом скрестили клинки, существо с головой стервятника с силой ударило соперника коленом в пах. Ганс отпрянул, корчась от боли и стараясь только не уронить меч.

Однако все же уронил, вернее, бросил, но это было сознательным решением, а не следствием ужасной боли. Еще не утихло эхо от лязга стали о мостовую, а рука Ганса уже молниеносным движением запустила тонкий ромбовидный клинок в горло убийцы. В этот самый момент Нотабль кинулся прочь по середине улицы, размахивая хвостом.

Смертельно раненный, невообразимый противник задрожал... и исчез.

Не то чтобы он отпрянул, или убежал, или спрятался в тени, как сделал его соперник; нет, существо с головой стервятника просто исчезло. Как ни был потрясен Шедоуспан, он, не теряя ни секунды, повернулся, чтобы отразить нападение того, кого он уложил первым.

Но там, где тот упал, Ганс не нашел даже следов крови.

Единственное, что осталось от схватки, был его метательный нож, который теперь не представлял никакой угрозы для потенциального противника, ибо нуждался в заточке. Он безнадежно затупился, ударившись о стену из розового камня за спиной у исчезнувшего убийцы.

«Колдовство, — понял Ганс, не столько испуганный, сколько взмокший и злой. — Какой-то сукин сын напал на меня при помощи чар. Наваждение! О боги, о Отец Илье, как же я ненавижу чародеев!»

Едва переводя дух в этом темном переулке, который был для него словно дом родной, он предался воспоминаниям о тенях колдовства, которые так давно витали над ним и Мигнариал. Перед ним проплыл длинный список имен, пересыпанный заколдованными монетами, которые оказали такое сильное влияние на их с Мигнариал образ мыслей и их отношения.

«Может, даже разрушили их, — мрачно подумал Ганс. — Еще одна строчка в обвинении, которое я прибью к дверям этого чудовища Корстика!»

И вновь одно имя исчезло из списка одновременно с исчезновением очередной монеты. Все усилия Ганса избавиться от пресловутых монет оказывались тщетными. Чародейство. Чародейство Корстика продолжало действовать. Ганс привык доверять себе и своим способностям, он презирал колдовство, которое лишало человека его опыта и умения. И все же оно вновь и вновь вставало у него на пути.

Большая часть его жизни ушла на попытки справиться с сумрачными тенями, угрожавшими его жизни и разуму.

Но что за дьявол унес Нотабля? Ганс долго свистел и ждал. Напрасно.