Джон Толкиен - Две твердыни

Пин проснулся, и холодом повеяло ему в лицо. Он лежал на спине. Наступал вечер, небеса тускнели. Он поворочался и обнаружил, что сон не лучше яви, а явь страшнее сна. Он был крепко-накрепко связан по рукам и ногам. Рядом с ним лежал Мерри, лицо серое, голова обмотана грязной кровавой тряпкой. Кругом стояли и сидели орки, и числа им не было.

Трудно складывалось былое в больной голове Пина, еще труднее отделялось оно от сонных видений. А, ну да: они с Мерри бросились бежать напропалую, через лес. Куда, зачем? Затмение какое-то: ведь окликал же их старина Бродяжник! А они знай бежали, бежали и орали, пока не напоролись на свору орков: те стояли, прислушивались и, может, даже не заметили бы их, да тут поди не заметь. Заметили — вскинулись: визг, вой, и еще орки за орками выскакивали из ольшаника. Они с Мерри — за мечи, но орки почему-то биться не желали, кидались и хватали за руки, а Мерри отсек несколько особо хватких лап. Эх, молодчина все-таки Мерри!

Потом из лесу выбежал Боромир: тут уж оркам, хочешь не хочешь, пришлось драться. Он искрошил их видимо-невидимо, какие в живых остались, бежали со всех ног. Но они втроем с Боромиром далеко не ушли, их окружила добрая сотня новых орков, здоровенных, с мечами и луками. Стрелы так и сыпались, и все в Боромира. Боромир затрубил в свой огромный рог, аж лес загудел, и поначалу враги смешались и отпрянули. Но на помощь, кроме эха, никто не спешил; орки расхрабрились и освирепели пуще прежнего. Больше Пин, как ни силился, припомнить ничего не мог. Последнее, что помнил, — как Боромир, прислонясь к дереву, выдергивал стрелу из груди; и вдруг обрушилась темнота.

«Ну, наверно, дали чем-нибудь по голове, — рассудил он. — Хоть бы Мерри, беднягу, не очень поранили. А как с Боромиром? И с чего это орки нас не убили? Где мы вообще-то и куда нас волокут?»

Вопросов хватало — ответов не было. Он озяб и изнемог. «Зря, наверно, Гэндальф уговорил Элронда, чтоб мы пошли, — думал он. — Какой был от меня толк? Помеха, лишняя поклажа. Сейчас вот меня украли, и я стал поклажей у орков. Вот если бы Бродяжник или хоть кто уж догнали бы их и отобрали нас! Да нет, как мне не стыдно! У них-то ведь дела поважнее, чем нас спасать. Самому надо стараться!»

Пин попробовал ослабить путы, но путы не поддавались. Орк, сидевший поблизости, гоготнул и сказал что-то приятелю на своем мерзостном наречии.

— Отдыхай, пока дают, ты, недомерок! — обратился он затем к Пину на всеобщем языке, и звучал он чуть ли не мерзостнее, чем их собственный. — Пока дают, отдыхай! Ножками-то зря не дрыгай, мы тебе их скоро развяжем.

Наплачешься еще, что не безногий, соплями и кровью изойдешь!

— Моя бы воля, ты бы и щас хлюпал, смерти просил, — добавил другой орк. — Ох, попищал бы ты у меня, крысеныш вонючий!

И он склонился к самому лицу Пина, обдав его смрадом и обнажив желтые клыки. В руке у него был длинный черный нож с зубчатым лезвием.

— Тише лежи, а то ведь не выдержу, пощекочу немножечко, — прошипел он. — Еще чухнешься — я, пожалуй, и приказ малость подзабуду. Ух, изенгардцы! Углу к у багронк ша пушдуг Саруман-глоб бубхош скай! — И он изрыгнул поток злобной ругани, щелкая зубами и пуская слюну.

Пин перепугался не на шутку и лежал без движения, а перетянутые кисти и лодыжки ныли нестерпимо, и щебень впивался в спину. Чтоб легче было терпеть, он стал прислушиваться к разговорам. Кругом стоял галдеж, и, хотя орки всегда говорят, точно грызутся, все же ясно было, что кипит какая-то свара, и кипела она все круче.

К удивлению Пина, оказалось, что ему почти все понятно: орки большей частью изъяснялись на общем наречии Средиземья. Тут, видно, был пестрый сброд, и, говори каждый по-своему, вышла бы полная неразбериха. Злобствовали они недаром: не было согласья насчет того, куда бежать дальше и что делать с пленниками.

— И убить-то их толком нет времени, — пожаловался кто-то. — Прогуляться — прогулялись, а поиграться некогда.

— Тут ладно, ничего не поделаешь, — сказал другой. — Убьем хоть поскорее, прямо щас и убьем, а? Чего их с собой тащить, раз такая спешка. Завечерело уже, надо бежать дальше.

— Приказ есть приказ, — отозвался басистый голос. — ВСЕХ ПЕРЕБИТЬ, КРОМЕ НЕВЫСОКЛИКОВ. ИХ ПАЛЬЦЕМ НЕ ТРОГАТЬ. ПРЕДСТАВИТЬ ЖИВЬЕМ КАК МОЖНО СКОРЕЕ. Что непонятно?

— Непонятно, зачем живьем, — раздалось в ответ. — С ними что, на пытке потеха?

— Да не то! Я слышал, один из них что-то там знает или есть у него при себе что-то, какая-то эльфийская штуковина, помеха войне. А допрашивать всех будут, вот и живьем.

— Ну и что, ну и все? Давайте щас обыщем и найдем! Мало ли что найдется, самим еще, может, понадобится!

— Забавно разговариваете, — мягко сказал жуткий голос. — Пожалуй, донести придется. Пленников НЕ ВЕЛЕНО ни мучить, ни обыскивать: такой У МЕНЯ приказ.

— У меня такой же, — подтвердил басистый голос. — ЖИВЬЕМ, КАК ВЗЯЛИ: НЕ ОБДИРАТЬ. Так мне было велено.

— А нам ничего такого никто не велел! — возразил один из тех, кто начал спор. — Мы с гор прибежали убивать, мстить за наших: все ноги отбили. Вот и хотим — убить, и назад.

— Мало ли чего вы хотите, — раздался ответный рык. — Я — Углук. Я над вами начальник. И веду вас к Изенгарду самым ближним путем!

— А что, Саруману уже и Всевидящее Око не указ? — спросил жуткий голос. — Мы что-то не туда бежим: в Лугбурзе ждут нас и наших вестей.

— Да как же через Великую Реку, — возразил кто-то. — А к мостам не пробьемся: маловато нас все-таки.

— А вот я переправился, — сказал жуткий голос. — Крылатый назгул ждет-поджидает нас там, на севере, на восточном берегу.

— Может, и поджидает! Ты-то с ним улетишь, прихватишь пленников и будешь в Лугбурзе молодец молодцом; а мы пробирайся как знаешь через эти края, где рыщут коневоды. Не-ет, нам надо вместе. Края опасные: кругом разбойники да мятежники.

— Ага, вместе нам надо, — прорычал Углук. — С вами, падалью, вместе только в одну могилу. Как с гор спустились, так обделались. Где бы вы были, не будь нас! Мы — бойцы, мы — Урукхай! Мы убили большого воина. Мы взяли в плен эту мелюзгу. Мы — слуги Сарумана Мудрого, Властителя Белой Длани, подающей нам вкусную человечину. Мы — посланцы Изенгарда, вы шли за нами сюда и за нами пойдете отсюда, нашим путем. Я — Углук, слышали? Я свое слово сказал.

— Многовато наговорил ты, Углук. — В жутком голосе послышалась издевка. — Ох, как бы в Лугбурзе совсем не решили, что умной башке Углука не место на его плечах. А заодно и спросят: откуда ж такое завелось? Уж не от Сарумана ли? А Саруман-то кто такой, с чего это он свои поганые знаки рисует? Властитель Белой Длани, ишь ты! Спросят они у меня, у своего верного посланца Грышнака, а Грышнак им скажет: Саруман — паскудный глупец, а то и предатель. Но Всевидящее Око следит за ним и уж как-нибудь его устережет.