Джон Толкиен - Две твердыни

— Поистине ты прав, — сказал Эомер. — Но тебе я и так верю, верю подсказке сердца. Однако же я — человек подневольный. Я связан законом: он запрещает чужакам проезд и проход через Ристанию иначе как с дозволения самого конунга, а в нынешние тревожные дни кара ослушнику — смерть. Я просил тебя добром ехать с нами, но ты не согласен. Ужели придется сотнею копий одолевать троих?

— Закон законом, а своя голова на плечах, — ответствовал Арагорн. — Да я здесь и не чужак: не единожды бывал я в ваших краях и бился с вашими врагами в конном строю Мустангрима — правда, под другим именем, в ином обличье. Тебя я не видел, ты был еще мальчиком, но знался с твоим отцом Эомундом, знаю и Теодена, сына Тенгела. В те времена властителям Ристании на ум бы не пришло чинить препоны в столь важном деле, как мое.

Мой долг мне ясен, мой путь прям. Поторопись же, сын Эомунда, не медли с решением. Окажи нам помощь или на худой конец отпусти нас с миром. Или же ищи исполнить закон. Одно скажу: тогда дружина твоя сильно поредеет.

Эомер помолчал, потом поднял голову.

— Нам обоим надо спешить, — сказал он. — Кони застоялись, и с каждым часом меркнет твоя надежда. Я принял решение. Следуй своим путем, а я — я дам тебе лошадей. Об одном прошу: достигнешь ли своего или проездишь впустую, пусть кони вернутся в Медусельд за Онтавой, к высокому замку в Эдорасе, где нынче пребывает Теоден. Лишь так ты докажешь ему, что я в тебе не ошибся. Как видишь, ручаюсь за тебя — и, может статься, ручаюсь жизнью. Не подведи меня.

— Не подведу, — обещал Арагорн.

Недоуменно и мрачно переглядывались всадники, когда Эомер велел отдать чужакам свободных лошадей, но один лишь Эотан осмелился поднять голос.

— Ладно, — сказал он, — витязю Гондора — поверим, что он из них, — впору сидеть на коне, но слыханное ли дело, чтоб на ристанийского коня садился гном?

— Неслыханное, — отозвался Гимли. — И уж будьте уверены — ни о чем таком никогда не услышите. В жизни на него не полезу — куда мне такая огромная животина? Коль на то пошло, я и пешком не отстану.

— Отстанешь, а нам задерживаться некогда, — сказал ему Арагорн.

— Садись-ка, друг мой Гимли, позади меня, — пригласил Леголас. — Ведь и то правда: тебе конь не нужен, а ты ему и того меньше.

Арагорну подвели большого мышастого коня; он вскочил в седло.

— Хазуфел имя ему, — ‘сказал Эомер. — Легкой погони, и да поможет тебе прежний, мертвый его седок, Гарульф!

Резвый и горячий конек достался Леголасу. Арод звали его. Леголас велел его разнуздать.

— Не нужны мне ни седло, ни поводья, — сказал он и легко прянул на коня, а тот, к удивлению ристанийцев, гордо и радостно повиновался каждому его движению: эльфы и животные, чуждые злу, сразу понимали друг друга. Гимли усадили позади приятеля, он обхватил его, но было ему почти так же муторно, как Сэму Скромби в лодке.

— Прощайте, удачного поиска! — напутственно крикнул Эомер. — Скорей возвращайтесь, и да заблещут наши мечи единым блеском!

— Я вернусь, — проронил Арагорн.

— И меня ждите, — заверил Гимли. — Так говорить о Владычице Галадриэли отнюдь не пристало. И если некому больше, то придется мне поучить тебя учтивости.

— Поживем — увидим, — отозвался Эомер. — Видать, чудные творятся дела, и в диво не станет научиться любезности у гнома с боевым топором. Однако ж покамест прощайте!

С тем они и расстались. Ристанийским коням не было равных. Немного погодя Гимли обернулся и увидел в дальней дали муравьиный отряд Эомера. Арагорн не оборачивался, чтобы не упустить след под копытами, и склонился ниже холки Хазуфела. Вскоре они оказались близ Онтавы, и обнаружился, как и говорил Эомер, след подмоги с востока.

Арагорн спешился, осмотрел следы и снова вскочил в седло, отъехал влево и придержал коня, чтобы ступал осторожнее. Потом будто что-то приметил, опять спешился и долго расхаживал, обыскивая глазами израненную землю.

— Что ясно, то ясно, а ясно немного, — выговорил он наконец. — Конники на обратном пути все затоптали, подъехавши строем от реки. Только восточный след свежий и нетронутый, и назад, к Андуину, он нигде не сворачивает. Сейчас нам надо ехать помедленнее и глядеть в оба, не было ли бросков в стороны. А то орки, видать, здесь как раз и учуяли погоню: того и гляди, попробуют подевать куда-нибудь пленников, пока не поздно.

День понемногу мрачнел. С востока приплыли тяжелые тучи. Темная муть заволокла солнце, уходившее на запад, а Фангорн приближался, и все чернее нависали лесистые склоны. Н и налево, ни направо никакие следы не уводили, путь устилали трупы и трупики, пронзенные длинными стрелами в сером оперенье.

Тускнели сумерки, когда они подъехали к лесной опушке; в полукружье деревьев еще дымился неостывший пепел огненного погребенья. Рядом были свалены грудой шлемы и кольчуги, рассеченные щиты, сломанные мечи, луки, дротики и прочий воинский доспех. Из груды торчал высокий кол, а на нем гоблинская башка в изрубленном шлеме с едва заметной Белой Дланью. Поодаль, у берега реки, вытекавшей из лесной чащи, возвышался свеженасыпанный холм, заботливо обложенный дерном; в него были воткнуты пятнадцать копий.

Арагорн с друзьями принялись обыскивать поле боя, но солнце уже скрылось, расползался густой туман. Ночью нечего было и надеяться набрести на след Пина и Мерри.

— Все попусту, — угрюмо сказал Гимли. — Много загадок выпало нам на пути от Тол-Брандира, но эта — самая трудная. Наверно, горелые кости наших хоббитов смешались с костями орков. Тяжко придется Фродо, коли весть эта застанет его в живых, и едва ли не тяжелее будет тому старому хоббиту в Раздоле. Элронд им идти не велел.

— А Гэндальф решил — пусть идут, — возразил Леголас.

— Ну, Гэндальф тоже пошел и сам же сгинул первым, — заметил Гимли. — Ошибся он на этот раз в своих расчетах.

— Не в том был расчет Гэндальфа, чтобы спастись от гибели или уберечь нас, — сказал Арагорн. — Тут не убережешься, а берись за дело волей-неволей, чем бы оно ни кончилось. Так вот: отсюда мы пока никуда не тронемся. Непременно надо оглядеться поутру.

Заночевали чуть дальше от кровавого поля, под раскидистыми ветвями гостеприимного дерева, совсем бы каштан, да только многовато сберег он широких, бурых прошлогодних листьев, нависших отовсюду, точно хваткие старческие руки; они скорбно шелестели под легким ночным ветерком.

Гимли поежился. У них было всего-то по одеялу на каждого.

— Давайте разведем костер, — сказал он. — Ну, опасно, ну и ладно. Пусть их орки сбегаются на огонь, как мотыльки на свечку!