Надежда Башлакова - Волчонок

Занятый своими жалобными мыслями, я чуть не промахнулся и не пролетел мимо того места, куда, собственно говоря, так стремился. Совсем близкий стон заставил меня резко затормозить и развернуться. Я присмотрелся получше, пошарив глазами по темноте.

Вот оно, что-то большое и чёрное лежало чуть в стороне от меня. Попробуй, разгляди это нечто в такой же тёмной и непроницаемой ночи. Я принюхался, никакой опасности от этого существа не исходило. Запах его чем-то смахивал на лошадиный, но в том-то и дело, что на лошадиный он был только похож.

Осторожно переступая с лапы на лапу, я приблизился к этому существу ровно на такое расстояние, которое могло мне понадобиться, чтобы в случае чего была свободная возможность отскочить в сторону. Я вновь повёл носом. Снова этот незнакомый запах, а ещё запах крови, боли и страха. На этот раз я так отчётливо почувствовал это, что вначале даже отшатнулся от неожиданности. Я не был чудовищем и оттого запах крови сам по себе был мне более чем неприятен, да и чьи бы то ни было боль и страх, вызывали в моей чуткой душе не что иное, как только жалость и сострадание.

Я стоял к незнакомому зверю со спины, но к этому времени уже понял, что животное почувствовало моё присутствие, но не в силах было даже повернуться, а значит, таиться не было необходимости. Я обошёл его по небольшой дуге и замер.

Большие, грустные и почти по-человечески разумные глаза, окаймлённые длинными чёрными ресницами, взирали на меня вымученно и устало. Похоже, у их обладателя больше не было сил сопротивляться, но и сдаваться просто так животное явно не собиралось.

Она, а при ближайшем рассмотрении это оказалась именно она, немного приподнялась, но это было всё, на что она сейчас была способна. Это движение, по-видимому, далось ей с величайшим трудом, и над лесом тут же разнёсся крик нестерпимой боли. В воздухе между тем появился запах совсем свежей крови. Я присмотрелся получше, и заметил открывшуюся от того слабого движения глубокую рану на её взмокшем боку. Кобыла, а это существо больше всего напоминало мне кобылу, хотя в полной мере ею и не являлось, проследила за моим взором, затем с беспокойством метнула взгляд чуть в сторону.

И только тогда я заметил того, кого она, вероятно, старалась скрыть от меня и ради чего собственно попыталась подняться ещё в самом начале, понимая, что сама она уже на этом свете не жилец.

В её ногах стоял совсем крошечный жеребёнок. Он был настолько чёрен, что практически полностью сливался с темнотой, разлившейся к тому времени между нами. Он неуверенно покачивался из стороны в сторону и, молча, посматривал на меня.

Я сделал шаг в его сторону, жеребёнок не шелохнулся, если не считать всё того же мерного покачивания только что появившегося на свет непарнокопытного малыша. А вот его мать вновь попыталась подскочить, что, по-видимому, отдалось в её теле новой болью. Она снова вскрикнула и всё так же обессилено опустилась на бок.

И тогда я понял, что сделал что-то не так и уже мгновение спустя, осознал что именно.

Процесс трансформации занял не более минуты. И вот я уже предстал перед ними в своём человеческом обличье. Мешок с одеждой я положил тут же, у её передних ног.

— Не бойся, я не причиню ему вреда. — Тихо произнёс я, протягивая вперёд раскрытую ладонь, как знак доброй воли.

Не знаю, поняла ли она меня, возможно, но вроде бы она всё же немного успокоилась, только продолжала внимательно поглядывать за моими движениями своим большим чёрным глазом, продолжая лежать всё так же на боку, не в силах изменить положение, которое, по-видимому, причиняло ей немало неудобств.

Я осторожно подошёл к дрожащему жеребёнку, стараясь не делать резких движений и говоря с ним тихим успокаивающим голосом.

— Ну, иди сюда, маленький, я тебя не обижу.

При ближайшем рассмотрении жеребёнок оказался ещё более мелким и жалким, чем показался мне на первый взгляд. Он был мокрый от самого кончика чёрных ушей до таких же чёрных копыт и местами испачкан в материнскую кровь и ещё в каком-то светлом непонятном для меня веществе, о происхождении которого я даже не догадывался.

— Бедненькие вы мои. Кто же вас так? — Спросил я и погладил жеребёнка по вороной голове.

Кобыла всё это время наблюдавшая за мной, громко выдохнула и наконец-то опустила голову на окровавленную траву. То ли признала меня неопасным для своего малыша, то ли попросту устала до невозможности.

Я оставил жеребёнка и вернулся к его матери.

Она тяжело дышала и часто-часто моргала слезившимися глазами. Похоже, жить ей оставалось совсем недолго.

Вдали раздался громкий волчий вой. Кобыла тут же попыталась снова подскочить, но всё так же обессилено упала на траву. Я понимал её волнения. Мать, та, что является истинной матерью, даже на смертном одре в первую очередь думает о безопасности своего дитя. И мой долг ей в этом помочь.

— Не бойся, — тихо произнёс я, — они не тронут его. Я не дам его в обиду. Обещаю.

То, что произошло дальше, заставило меня опешить. Если бы я не увидел это собственными глазами, то ни за что на свете не поверил бы на слово кому бы то ни было, но это на самом деле случилось, и я сам стал тому непосредственным свидетелем. Она улыбнулась мне, слабо, вымученно, но улыбнулась….

Кобыла закрыла глаза, опустила голову и чуть заржала. Жеребёнок тут же встрепенулся и сделал несколько робких, по-детски неуверенных шажков по направлению к голове матери. На губах его виднелись следы молока, смешанного с кровью. По всей вероятности она даже успела его накормить, не в силах оставить новорождённого малыша без положенной порции парного материнского молока, так нужного младенцу любого рода.

"Я в своё время был лишён такой трепетной заботы", — не без горечи промелькнуло у меня в голове.

Малыш тем временем ткнулся в мягкие губы матери своими, такими же чёрными и бархатными, опустил на неё свой грустный взгляд.

"Мама". — Одно единственное слово сквозило тогда в его чёрных непроницаемых глазах.

Кобылица фыркнула несколько раз подряд. Жеребёнок повернулся ко мне и посмотрел мне прямо в глазах. В них я увидел отчаяние от осознания неизбежности того, что должно было в скором времени произойти.

Песнь волчьей стаи раздавалась уже гораздо ближе. Они нагоняли свою законную добычу. И так удивительным было уже то, что она вообще смогла настолько оторваться от них, беременная, да ещё с разорванным боком. Одна только эта рана чего стоила, попросту говоря, она была смертельна. Смерть уже застилала своею пеленой её глаза. Вряд ли она успеет дожить хотя бы до появления первых представителей стаи. Но отчаявшаяся мать постаралась сделать все, чтобы её ребёнок продолжал жить, пусть даже ценою этого была её собственная жизнь.