Лора Вайс - Весна

Когда открыла глаза девица, то встретилась взглядом со зверем, тот же осекся, рыкнул с презрением:

- Окаменела что ли? Топай к берегу, рыба сама в котел не запрыгнет.

- А ты что ж? – подбоченилась краса. - Человечиной не кормишься? На кой тебе эти селедки дохлые, пошел бы в лес, охотника какого сожрал, али кабана на худой конец.

- Это кем кормиться? Вами? Да пусть меня сейчас же Перун молнией по темени шибанет. Чтобы я вашей порченой плотью питался, - и он плюнул с пренебрежением себе под ноги. – Лучше уж с голоду сгинуть, чем…

- Ну и то хорошо, - вдруг призадумалась краса. – Не то, что бабай проклятый. Вот он никем не гнушается.

- Кто? – даже просиял зверь, сменив гнев на милость.

- Бабай, - гордо повторила та. – Он под кроватью обитает, ослушников может за ногу схватить и уволочь, а там уж… и говорить не хочется.

И сейчас же мучитель разразился диким хохотом, чуть по земле не покатился.

- Вот же дремучая, - наконец-то выдавил из себя. – Как дите малое. Неужто в бабая веришь?

- Верю, своими глазами видела лапищи мохнатые.

- Эх, надо будет лешему рассказать, вот уж повеселится. Это ж надо, бабай … - продолжал смеяться зверь.

- Да что ты понимаешь, ирод? Хотя, вы с ним одного поля ягоды, оба темным Богам служите.

- Полно-полно… ты меня не отвлекай… Иди сюда, буду учить тебя.

И Весна встала подле нового учителя. Тот вошел в воду по колено и замер, ждал, когда рыба осмелеет. Скоро и, правда, замелькали у ног желтобрюхие. Примерился тогда зверь, да как запустит копье, вошло оно в мягкий ил чуть ли не до половины.

- Ну что? – с интересом молвила дева, уж очень ей понравилось. – Поймал чего, али токмо хвастать умеешь?

- Сама гляди.

Достал он копье, а посередке того две рыбины трепыхаются, да немаленькие. С полторы длани каждая.

- Вот диво так диво, - заулыбалась краса.

- Теперь твоя очередь. Давай.

Тогда и Весна вошла в воду, тут же съежилась, покуда обувку-то сняла. Остановилась в шаге от нелюдя, также затаилась в ожидании, когда же свыклась рыба, то подняла дева копье да запустила, но мимо.

- Эх ты, горемыка, - как-то по-доброму молвил зверь. – Вот как надобно.

Он встал позади нее, вложил копье в еенную руку и, не отпуская, примерился вместе с Весной. Стояли оба в ожидании, а как рыба показалась, то приглядели одну. Через мгновение дернулся зверь и сейчас же копье в воду вошло. На этот раз поймалась хвостатая.

- Это тебе не стрелы пускать, - ответило чудище и отошло в сторону.

- Не думай, что из лука стрелять проще. Меня батенька с детства обучал.

Так и охотились они, то выходили из воды, чтобы согреться, то обратно возвращались. Наловили рыбы предостаточно, после сложили в мешок, да побрели довольные обратно.

Зверь костер развел, а Весна достала котел, подвесила над огнем, а покамест вода закипала, принялась чистить рыбу. И пока дела спорились, пела дева песню старинную, ту еще бабка ее матери напевала. Голос лился трелью соловьиной, слова за душу брали, что аж чудище село недалеко от пленницы и сидело до тех пор, пока та не замолчала. Заставила песня его о чем-то потаенном задуматься, глаза тогда печалью наполнились, Весна же заметила сие преображение:

- Чего кручинишься, злыдень?

- Лан, - ответил хранитель.

- Что? – обернулась краса.

- Звать меня так, Лан. Ты все кличешь зверем, чудищем да иродом, токмо у меня имя имеется.

- Вон оно как. Так ты знать не безродный.

Но зверь не ответил, встал да ушел в чащу, а Весна призадумалась. Почувствовала дева печаль евонную, что аж у самой сердце защемило. Есть у мучителя темная тайна, что клокочет внутри, изъедает, царапает, то-то он злой такой. Знамо дело, раненый зверь рычит громче любого, даже самого свирепого.

К обеду и уха подоспела. Цельный котел получился, запахи тогда разошлись по лесу благодатные, Но только не шло чудище, запропало, а Весна без него отобедать не решалась. Да и негоже как-то, все ж рыбу он ловил. Так и сидела у тлеющего костра, палочкой в золе ковырялась, под нос что-то напевала. Прошел час, другой. Похлебка остывать начала, тогда поднялась дева и побрела в березовую рощу, совсем аппетит пропал у невольницы.

Ходила она средь молодых березок, думы думала, а потом слышит, громыхает кто-то, точно крышкой по котлу, воротилась сразу на поляну и обомлела. Над котелком низенький бородатый дядька навис и черпаком ее уху помешивает:

- Кто таков? – возмутилась дева. – Никак на чужое позарился?

Тут старичок спохватился и как сиганет в лес, спрятался за деревом и затих. Весна аж засмеялась, а потом подошла к котелку, налила ухи в плошку и на пенек поставила:

- Не бойся, чудо лесное. Я стращать тебя не хотела, иди сюда, отобедай.

Постоял, постоял старец за деревом, а у самого в животе урчит, есть-то хочется и вышел. Осторожничал дедушка, но голод пересилил, посему взял плошку, ложку и сел на полено. Ел, торопился, токмо причмокивал, а когда уха закончилась, то отставил плошку, поднялся и девице поклонился.

- Добавочки, может? – заулыбалась краса.

Но старец помотал головой и довольный в чащу побрел.

- Чудеса в решете, - молвила она. – Лес здесь особенный. И кто это был?

- Леший, - вдруг раздалось за спиной девицы. Зверь воротился.

- Так прям леший?

- Он самый. Теперь повадится. Но ежели задружишься с ним, то лучшего спутника в лесу не сыскать. Из любой чащи выведет.

- А ты куда запропал?

- Отчитываться не обязан, - бросил тот и уселся на полено, где с минуту назад старец сиживал. – Наливай варево, поглядим какая из тебя хозяйка.

- Можно подумать есть с кем умением мериться, - хмыкнула Весна. – Али ты тут не одну меня держишь в неволе?

- Слава Богам, ты первая и очень верю, что последняя.

Тогда дева скривилась и чуть черпаком охальника не огрела, но сдержалась. Налила ему ухи, да в лапы сунула:

- Гляди, не подавись.

Однако ж зверь похлебку оценил, даже добавки попросил. После такого Весна оттаяла.

Так и сидели двое у костра. Лан хворосту подбросил, отчего пламя с новой силой разгорелось. А у девы так и свербело, хотелось ей узнать, кто таков похититель ее:

- Долго ли леса стережешь? – все ж не стерпела.

- Долго.

- С самого рождения? – но он не ответил. – И сколько же тебе годов?

- Не знаю, - ответил зверь задумчиво. – Сколько себя помню, столько живу я здесь. А уж как долго, токмо Богам известно.

- И не тяжко, одному-то?

- А я не один, вокруг меня лес. Он семья моя. Вы привыкли жить среди себе подобных, а мне шум и гам не нужен, мне в тишине хорошо. А лес никогда не шумит, он полон молчания, мудрости.