Анатолий Матях - Искра

Матях Анатолий

Искра

Анатолий Матях

Искра

Проснулся я от совершенно неуместного звука - словно Большой Симфонический Оркестр побросал все инструменты, кроме меди, и заиграл побудку. Вскочил с кровати, бросился к окну, но никаких признаков оркестра не обнаружил. "Приснилось", - облегченно подумал я, и снова направился к постели.

Но тут неведомые трубачи заиграли снова. Звон фанфар перекатывался в голове, сбивая мысли, словно кегли. Горны давили изнутри, распирая голову так, что она лишь чудом не разлеталась. Трубы...

Очнулся я сидящим на полу. Ничего себе! Я готов был поклясться, что трубы звучали внутри моей головы. Я не чувствовал щекотного давления на барабанные перепонки во время этой "побудки", не было и песка в ушах сейчас. Но что это?

Я поднялся, пошел на кухню и схватил там бутылку воды, которая дожидалась момента, когда ее выльют в чайник. Не дождалась. Я приложился к пластиковому горлышку и хорошенько булькнул. Отдышался, и только собрался булькнуть еще раз, как в голове опять взорвался медный оркестр.

На этот раз он не просто звучал, сминая мозг и разрывая голову. На этот раз звуки побудки отдавались судорогами во всем теле. На одном из аккордов бутылка вылетела из моей руки и смела кактусенка на подоконнике, на другом я увидел прямо перед носом плафон люстры - я смотрел на него сверху, на третьем я уже не видел ничего, но чувствовал, что меня завязывают в узел... Всего семь ударов-аккордов, повторившихся три раза, но мне показалось, что я не доживу до финала. Но звуки закончились так же резко, как и начинались, и я вновь обрел способность видеть.

Я стоял на том же месте, только в моих руках не было бутылки. Она валялась на подоконнике, и почти вся вода вылилась из нее на свалившегося вниз кактусенка размером с куриное яйцо. Я решил не наводить порядок и со всех ног кинулся в комнату - к спасительной кровати. Может быть, если я лягу, следующий удар будет легче?

Да и откуда они, эти трубы? Может быть, это такое сумасшествие, и в моей голове сейчас лопаются какие-то крохотные сосуды, вызывая приступы?

Я вспомнил истории о людях, которые при определенных условиях слышали радиопередачи просто так, без приемников... Может быть, мой случай - это тоже прием? Только с мощностью непорядок? Я похолодел от мысли, что в таком случае это надолго. Хотя - от таких побудок я загнусь довольно быстро.

Или - как писали разные "сенсационные" газеты, на мне некие Друзья Народа испытывают новое психотропное оружие, которое позволяет внушать приказы? Тогда быстрей бы они его наладили, уж лучше я буду исполнять идиотские внушения...

На этот раз я "выключился" после первого же аккорда, и не запомнил ничего из того, что со мной происходило. Помню только ощущение огня во всем теле, и то, как я считал - трижды семь... Двадцать один гвоздь в мой гроб.

Я увидел над собой потолок со следами героически погибших комаров. Сел на кровати и поднял руки, чтобы закрыть ими лицо, но тут же увидел то, что повергло меня в столбняк. Три пальца на каждой руке - средний, безымянный, и мизинец, стали раза в полтора длиннее, и между ними были перепонки - где-то до середины каждого пальца.

Из столбняка меня вывел ужасный вопль и чувство, что мне не хватает воздуха. Вопил именно я, не отрывая взгляда от изменившихся рук. Я перевел дыхание, закрыл глаза, и решил, что это точно не радиопередачи, а самое что ни на есть ненормальное сумасшествие. Мне кажется, что у меня появились перепонки между некоторыми пальцами. А так все нормально, если бы не...

Трубный глас снова бросил меня в огненную бездну без света. Меня скручивало и плавило, и вновь какой-то счетчик отсчитал во мне двадцать один удар, после чего все кончилось.

Я лежал на спине и боялся открыть глаза, чтобы не увидеть еще какие-либо доказательства своего сумасшествия. Но вся беда была в том, что я их чувствовал - ужасно резало под мышками. И было еще какое-то неясное ощущение в пояснице... Такое, будто... Я пошевелил непонятно чем, прикоснувшись к своей ноге, и почувствовал щекотку возле пятки. И вскочил, от чего майка треснула по швам, оборвав боль под мышками. То, чем я дотронулся до ноги, было ни чем иным, как не очень длинным хвостом - ровно на длину ног. От бедер до мизинцев рук шла широкая кожистая перепонка, а сами мизинцы были где-то по полметра длиной. Безымянные и средние были еще длиннее, а кожа значительно потемнела.

Я закружился по комнате, пытаясь увидеть в полированной дверце шкафа, как же я теперь выгляжу, и меня снова унесло в непонятную глубину шквалом взрывающихся медных труб. Потом вышвырнуло на поверхность.

Ныла ушибленная челюсть. Я потрогал языком зубы, уже не удивляясь тому, что они намного длиннее и острее, чем положено, и попытался встать на четвереньки, но опереться на руки мешали чудовищно удлиненные пальцы. В конце концов я сел на колени и принялся рассматривать свои "приобретения".

Грудь здорово выдавалась вперед, как будто у меня вырос огромный треугольный горб спереди. Я напряг мышцы, и по этому горбу прокатилась волна - казалось, он весь состоит из мускулов, да, впрочем, так оно и было. Две широких мышцы соединялись впереди, расходясь к предплечьям. От плеча до локтя теперь было чуть больше метра, от локтя до запястья - примерно столько же. От кисти осталось только два "нормальных" пальца - большой и указательный, правда, несколько удлиненных и с внушительными когтями. Средний палец мог поспорить длиной с предплечьем, безымянный был сантиметров на двадцать короче, и еще сантиметров на десять был короче безымянного мизинец. И, конечно, все это хозяйство, кроме большого и указательного пальцев, соединялось широкими складками кожи, доходящими до щиколоток.

Я встал с колен, обнаружив, что и хвост стал значительно длиннее и мощнее, и на нем появилась лопатка - словно оперение стрелы. Оказалось, что я стою на согнутых пальцах, словно ногу можно сжать в кулак. Оказывается, можно - и я разжал эти "кулаки", любуясь открывшимся мне видом десятка когтей.

Руки были согнуты в локтях - локти внизу, почти у самого пола, запястья над плечами, кончики средних пальцев чуть ниже локтей. Я развернул правую руку, насколько мог это сделать в небольшой комнатушке, и понял, что же это у меня такое. Это была уже не рука. Это было длинное и широкое крыло, которое в сложенном виде окутывало меня спереди, словно плащ.

Трубы затрубили в седьмой раз, уже не раскалывая голову. Они звали наружу, за окно. Они поднимали во мне волны ненависти к врагу - белому врагу, сам же я теперь был черным. И я, запрокинув голову, вторил трубам. Когда стих последний аккорд, я бросился к открытому окну и ухватился ногами за карниз, разворачивая снаружи крылья. Когда они перевесили, я упал вперед, скользя по струнам ветра.