Владислав Русанов - Пасынок судьбы

Годимир кивнул, прощаясь, и уже поворачивался лицом в сторону тракта, как вдруг вспомнил о преследующем его едва ли не с полудня ощущении чужого взгляда в затылок. Годится ли странствующему рыцарю, пусть даже лишенному оружия, доспехов и коня, бросать человека на дороге перед лицом неведомой опасности?

— Погоди-ка, Олешек, — сказал он и обратился к горшечнику: — А что, Пархим, много у тебя горшков?

— Да полная телега, пан рыцарь. На ярмарку я собрался.

— На какую такую ярмарку?

— У Доброжира в Ошмянах ярмарка будет. Так уж у нас повелось, сладкая бузина, как где турнир, так, значит, и ярмарка. Панам копья преломлять, ан и нам тоже радость.

— Так мы попутчики, Пархим?

— Выходит, так.

— Показывай, где твоя телега.

— Зачем это, пан рыцарь? — Горшечник растерялся. Даже про любимую бузину не вспомнил.

— Показывай, показывай… Вместе веселее выбираться.

Веселее, не веселее, но с застрявшей телегой пришлось помаяться. До семи потов, как говорится. Когда Пархим спешил убраться с дороги, он не думал, как будет возвращаться, и загнал повозку между двумя стволами — молоденькой дикой яблоней и раскидистой липой. Дальше прямо перед мордой коня торчал могучий — в полтора обхвата — бук. Не объехать и не развернуться. Тупик.

Годимир предложил срубить деревья. Легко сказать, но трудно выполнить. Топор у горшечника имелся. Но маленький, плотницкий. Так, поправить что-нибудь из испортившегося имущества, нащепить лучины на костер, сделать рогульку для котла. Для работы лесоруба он не годился. Даже если попытаться убрать тонкую — всего полпяди толщиной — яблоню. Тем более, Пархим заявил, что такая мысль уже приходила ему в голову, но поваленная яблонька положения не спасет. Справа застыли в почетном карауле три граба — не деревья, а частокол, окружающий городище где-нибудь в левобережье Усожи, печально известном непрестанными набегами кочевников-басурманов.

Поэтому пошли по простому, но кропотливому и неинтересному пути — перенесли посуду на дорогу. По едкому замечанию Олешека, Пархим решил озолотиться на грядущей ярмарке и обеспечить товаром все соседнее королевство. В ответ горшечник буркнул, что половину заберет Желеслав руками сборщиков податей, а на остальные деньги нужно будет еще жить без малого полгода до следующей ярмарки, на сей раз зимней и приуроченной не к турниру, а к дорогому сердцу каждого верующего от Словечны до Горыни празднику Дня рождения Господа.

Заодно, когда таскали горшки и крынки, миски и полумиски, кружки и кувшины, обнаружили полдюжины треснувших или надколотых. Их выкинули.

После того как телегу разгрузили, Пархим выпряг коня и прицепил постромки упряжи его к задней оси. Годимиру, по причине слабости и головокружения, поручили понукать Гнедка, а горшечник со шпильманом взялись за оглобли.

Взялись, примерялись, уперлись.

Рыцарь свистнул, дернул вожжами…

Повозка покатилась.

И выскочила на дорогу.

На радостях Олешек подпрыгнул и взмахнул кулаком над головой, издав крик, похожий на боевой клич рыцарей из Крейцберга, широко известных отчаянностью в сражении и бесконечной набожностью в мирной жизни, а Пархим выкрутил замысловатое танцевальное коленце, ловко подбросил в воздух кнут и снова поймал его.

Назад товар грузили с шутками, прибаутками и настолько впопыхах, что грохнули еще три горшка. Красивых, с выдавленным по ободу узором.

— Леший с ними! Новых налеплю, — махнул рукой горшечник. — Успеть бы до сумерек к заставе!

Годимир не стал выяснять причину, по которой заречанин так торопится выбраться из лесу до наступления темноты, но решил услышанное намотать на ус.

Конь весело рысил на юг, туда, где через пять-шесть верст дорога должна упереться в реку.

Река Щара неширокая, но весьма глубокая, и вода в ней, говорили, отменно холодная. А что поделать? С гор стекает, с ледников. А вода талая завсегда студеная.

А вот за Щарой лежат уже владения Доброжира. Почему-то рыцарь представлял его высоким широкоплечим воином с проседью в черной бороде, в латных перчатках, начищенных до зеркального блеска, и золотой короне с изумрудами. Доброжир еще помнит о законах чести, о справедливости и умеет ценить рыцарскую доблесть, раз решил турнир устроить. Его можно попросить честного судейства в споре с Желеславом. А уж потом…

— Скажи-ка, Пархим… — Годимир чуть-чуть подвинулся, устраиваясь поудобнее — уж очень давил в бок край широкой миски. — Скажи-ка мне: нечисть, чудовища всякие в ваших краях встречаются?

— Эх, пан рыцарь! — тряхнул головой горшечник. — Чего ж им не встречаться? Они ж везде имеются. Случается, русалки с водяницами ночного прохожего защекотят. Годков пять тому одну бабу ободрали. Телешом в село прибежала…

— Водяницы, что ли? — заинтересовался Олешек.

— А то кто ж, сладкая бузина?

— Вот так шутка! То-то наши, мариенбержские, их не любят!

— Кого?

— Так водяниц же!

Горшечник засмеялся:

— Ты, видать, с ними не встречался ни разу?

— Нет, а что?

— Встретишься — узнаешь!

— Ты погоди, — прервал их рыцарь. — Еще какие чудища у вас обитают?

— Ну-у… — задумался Пархим.

— Да ты все вспоминай, что слышал. Может, кмети пьяные по корчмам трепались, или королевская стража чего рассказывала.

— Да что вспоминать? Особо и нечего… Ну, волколаки… Волки, медведи, тебя, пан рыцарь, вряд ли интересуют?

— С волками пускай охотники воюют, — улыбнулся Годимир. — Ты мне про нечисть толкуй, про нечисть…

— Про нечисть? Ну, слышал я, в соседнем королевстве кмети вомпера отловили. Били долго, потом в колодец скинули…

— Это которого вомпера? Который кровь сосет? — встрял шпильман. — Знаешь, баллада есть старинная про него. Шелест черного крыла, блеск клыков ночной порою…

— Какую такую кровь? — искренне удивился заречанин. — Всем известно — вомперы девок портят и баб совращают. Во!

— Ерунда! — возмутился шпильман. — Это не вомперы! Это инкубы!

— Какие такие… тьфу, сладкая бузина! Слово-то какое придумал! Не выговорить!

— Обычное слово! Это ж у нас всякий знает: суккуб к мужчинам ночью приходит, а инкуб — к женщинам. В особенности монахов и монашек они любят. Чтоб, значится, навредить людям Господа, сбить с пути праведного… А вы тут что в Заречье, совсем темные?

— Хе! — крякнул Пархим. — Мы посветлее многих будем! Сидел бы в своем Мариенберге и за Пологие горы носа не казал!

— А ну тихо! Оба! — прикрикнул на них Годимир. — Ишь, развоевались. Инкуба, то бишь вомпера, в каком королевстве видели? У Доброжира?

— Не-а! Дальше. Севернее. Там король Кремень Беспалый, вроде как. А Беспалый он потому, что…