Владислав Русанов - Пасынок судьбы

«А чем оно хуже другого? Годится».

— А потом, когда они уехали… Ну, я слышал, как копыта протопали. Потом, когда уехали, я вернулся. Боялся, что они тебя насмерть. Хорошо, сапоги не сняли. И баклажку оставили…

«Конечно, хорошо. Могли и убить. А может, лучше было бы, если б убили? Нет униженного рыцаря, нет и позора».

— Что ты молчишь? — повысил тем временем голос Олешек. — Ты слышишь меня, а? Пан рыцарь!

«Слышу, чего орешь?» — хотел ответить Годимир, но промолчал. Не до того. Слишком сильна обида, злость, которую хочется выплеснуть, а не на кого. Не на музыканта же, в самом деле? Он-то в чем виноват? Что он мог поделать против восьмерых вооруженных и, главное, привычных к бою мужиков? Тем более что сам приказал ему убегать в случае чего.

— Пан рыцарь! — в голосе шпильмана проскользнула нотка раздражения. Как дребезжание струны, намотанной на плохо закрепленный колышек. — Ты долго будешь себя жалеть?

— Что? — удивился Годимир и от удивления забыл, что раздавлен горем и гордо молчит.

— А что слышал! Если сидеть под деревом, как красна девица, и жалеть себя, то ни кони, ни оружие сами не вернутся. Что-то делать надо!

— Делать? А что сделаешь тут?

— Не знаю! Я же шпильман, а не рыцарь. Тебе виднее, что делать, как отнятое вернуть, как обидчикам отомстить. Или ты, все-таки, предпочитаешь сидеть сложа руки? Тогда милости прошу — могу еще и песенку грустную набренчать. Глядишь, и слезу прошибет!

— Ты что несешь?

— А то и несу! Видел бы ты себя со стороны, пан рыцарь! Сидит, ус грызет, глаза, как у телка, бессмысленные и слезой подернутые…

— Замолчи! — Годимир сжал кулаки. — Ты как смеешь!

— Смею, смею… Я ж теперь тебе не оруженосец. Оружия у тебя нет — носить нечего. Коней нет — ухаживать не за кем. Да и денег, чтобы прислуге заплатить, и тех нет.

— Ну и давай! Можешь идти на все четыре стороны! — Рыцарь, превозмогая слабость и головокружение, взмахнул кулаком. — Кто тебя держит?

— Да я-то пойду, — усмехнулся Олешек. — А ты-то куда теперь, пан рыцарь? В родные Чечевичи?

— В Чечевичи? — Годимир скрипнул зубами. — Ну уж нет! Кто меня там ждет? Уже шесть лет, как странствую. Как шпоры получил, так и подался… Наследник — мой брат Ниномысл. А я что?

— Тогда в Ошмяны! — воскликнул шпильман.

— В Ошмяны?

— Ну да. К королю Доброжиру. Там турнир намечается. Там Желеслав со свитой будет.

— И что толку?

— Понимаешь, пан рыцарь, я про Доброжира тоже много слышал. Он совсем не такой, как сосед. У него можно потребовать суда чести. И даже поединка с обидчиком.

— Да? — Рыцарь приосанился, стряхнул налипшие на кожаный поддоспешник сухие травинки и листики. — Тогда, пожалуй…

— Раз «тогда, пожалуй», тогда пошли. — Олешек поднял брошенную баклажку, повесил на плечо, хлопнул ладонью по ее пузатому боку. — Надо будет родничок найти, запасти водицы.

Годимир опешил.

— А ты куда собрался?

— В Ошмяны. На турнир. Разве я могу пропустить такое событие? Я же шпильман. Просто обязан воспеть доблесть панов рыцарей, красоту королевны… Думаешь, ради чего турнир затевается?

— Ты же не хотел со мной?

— Неправда, пан рыцарь. Это ты меня прогонял. Я только сказал, что оруженосцем теперь быть не могу.

— А кем…

— А просто товарищем.

Тут уж и Годимир улыбнулся:

— Ну, спасибо, Олешек!

— Да не за что. А все-таки не «нукай», пан рыцарь.

— Ладно, не буду! — и вдруг вспомнил. — А как же мы без денег-то?

— Ничего, петь будем. На цистре играть. Ты ж тоже, говорил, умеешь?

— Ну, я не пробовал на людях…

— Но при дворе воеводы Стрешинского пел?

— То ж при дворе…

— А перед простолюдинами еще проще. Лишь бы складно было да за душу брало. А заодно и уроками обменяемся. Ты мне, я тебе, как говорили в старину.

— Ладно, пошли! — Годимир махнул рукой и сделал первый шаг. Зашатался и едва не свалился кулем. Удар по голове давал о себе знать. Может, со временем попустит…

Пришлось задержаться и вырезать палку из дикой вишенки — на свою беду деревце росло поблизости и отличалось гладкой корой и ровным стволом. Понятно, что корд[20] рыцаря и охотничий нож грабители отобрали, но небольшой ножик отыскался в тощем мешке Олешека. Не оружие. Так себе… Как выразился шпильман, колбаску порезать, яблоко для панны очистить…

Дальше Годимир шагал, опираясь на палку, словно старец или священник.

Дорога пешком это не одно и то же, что дорога верхом. Шагай и шагай. Вроде бы ничего сложного, но почему-то на птичек обращаешь меньше внимания и разговоры сами собой смолкают — сберечь ровное дыхание куда важнее, чем болтать по пустякам. А о чем-нибудь серьезном можно обменяться мыслями и на привале, до которого, между прочим, тоже еще нужно добраться.

Через пару верст солнце стало светить прямо в глаза, а Годимир ощутил чужой взгляд. Все-таки он считал себя неплохим странствующим рыцарем — охотником на чудовищ, — и умение почувствовать опасность не раз и не два спасало ему жизнь. Он остановился и несколько раз на пробу взмахнул посохом. Не меч, конечно, но волка отогнать можно, а то и полдюжины двуногих разбойников. Если они не вооружены, конечно.

— Что-то случилось? — немедленно заинтересовался Олешек.

Годимир приложил палец к губам, призывая к тишине. Шепнул тихонько:

— Следят.

— Кто? — свистящим шепотом спросил музыкант.

— Откуда мне знать? Идем. Но осторожно.

Они двинулись дальше, стараясь шагать как можно тише. Рыцарь изо всех сил прислушивался, шпильман тоже навострил уши.

— Ну что? — через полверсты Олешек не выдержал.

— Мне кажется, нелюдь. — Словинец покачал головой. — Человек выдал бы себя. Хоть веточкой хрустнул бы…

— А кто же?

— Не знаю. Но будем очень осторожны.

— Может волколак? — Шпильман даже побледнел слегка.

— Вряд ли. Полнолуние не скоро. Сейчас они не опасны.

— Волк? Медведь?

— Да откуда мне знать? — зашипел рыцарь. — Просто поглядывай по сторонам да прислушивайся.

— Я и так прислушиваюсь.

— Вот и чудно.

Дорога шла дальше. Ощущение упорно буравящего затылок чужого взгляда не отпускало. Годимира так и подмывало развернуться и прыгнуть в заросли на обочине. Останавливали его несколько причин, главной из которых была слабость. Рыцарь знал, что, попытавшись пробежаться, скорее всего, потеряет сознание. Да и ловкий преследователь, умудряющийся не хрустнуть сучком, не пошевелить листву, пожалуй, просто-напросто не даст себя рассмотреть. Скроется в чаще, и ищи свищи, а вернувшись в другой раз, будет осторожнее и постарается не выказывать своего присутствия. Оставалось идти и ждать удобного случая или надеяться на оплошность неизвестного существа.