Денис Субботин - Огненный дождь

-Сотник… - начал было Радовой, но замолк, поняв.

Тилла на миг взглянула на Ярослава, не понимая и не веря своим ушам. Её голубые глаза раскрылись широко – шире некуда…

-Приказ сотника – закон для тебя! – резко сказал Ярослава. – Прикажу со стены крепостной прыгнуть, прыгнешь! Прикажу… любой мой приказ должен быть для тебя законом! Нет – не держу тебя!

В следующий момент, закусив губу и быстро развернувшись, она бросилась к борту, увернулась от рук Яросвета и вспрыгнула на фальшборт. Как раз между двух убранных внутрь…

-Стой! – громко сказал Ярослав. – Кончено…

Тилла обернулась и сотник со смущением заметил слёзы в её глазах.

-Кончено, Тилла! – миролюбиво сказал Ярослав. – Я беру тебя… травница!

-Но я ещё не прошла испытание! – возразила девушка. И, сильно оттолкнувшись, прыгнула за борт. Только выступки мелькнули в свете одинокого факела…

За бортом громом раздался плеск, дружинники толпой бросились смотреть и кто-то, кажется Третьяк, ахнул:

-Утопла девка!

-Дура!.. – зло выплюнул слова Ярослав, расстёгивая пояс и первым махнул через борт. Следом за ним в воду прыгнули ещё несколько воинов…

Вообще-то плавать в воде в доспехе – занятие не из простых даже для опытных воинов. Булатная кольчуга легка, но в воде металл сковывает движения, мешает двигаться быстро и утомляет руки сверх всякой меры. Потому в воде и под водой дружинников с детства учат плавать по-особому. Но то – в воде дневной, светом Коло просвеченной, прогретой… В тёмной, ночной воде, наверное, другие боги властвуют. И потом… тут – открытое море!

Даже в воде обливаясь холодным потом, Ярослав набрал побольше воздуха в лёгкие и нырнул. И – не узрел дна. Чёрная ночь вокруг кораблей была черна и на глубине. Здесь даже страшнее было. И темнее. Рядом нырял Ждан, чуть поодаль – Третьяк а дальше, кажется… Нет, не кажется – сам Радовой нырнул! И если Третьяк и Ждан остались поверху искать в надежде, что удержится, Ярослав и сам воевода пошли вниз. Быстро и резко. Девка, как бы сильна не была – а не зря равняла себя с витязями княжьей тысячи, в доспехах должна была пойти на дно как камень. Или – топор без топорища.

Воздух в лёгких начал заканчиваться, но Ярослав, хоть в груди и начало жечь, а мозг запаниковал без свежего поступления воздуха, продолжал кружить на глубине в десять саженей, до рези в глазах всматриваясь в дно… Но всё равно вынужден был всплыть. Он и всплыл, чувствуя, как у самого защипало в глазах. Уже не от солёной морской воды – слёзы скопились…

Свежий, прохладный по ночи воздух ударил в лицо обжигающе. Ярослав резко вздохнул, вдохнул свежую струю и даже услышал скрип ссохшихся, а теперь расправляющихся вновь лёгких. Рядом через полминуты самое большее вынырнул Ждан. Поодаль – Радовой. Последним – Третьяк… Все – мрачные, одинокие, злые…

-Убил девку, растяпа! – рявкнул на сотника Радовой, злой до бешенства, с побелевшими от ярости белками глаз. – Ты ещё ответишь мне за это!

-Ну и отвечу! – впервые огрызнулся Ярослав. – Подумаешь… Тилла умерла, вот что страшно! Как я Мирону в глаза посмотрю?! Да и вообще…

Про чувства Тиллы к сотнику не ведал только слепой и глухой, так что воевода замолк, тяжело отдуваясь.

-Ну что там? – крикнул с ладьи Яросвет. – Нашли?

-Нет ещё! – ответил Ярослав и набрал в лёгкие побольше воздуха. Рядом то же самое делали Ждан и Третьяк. Радовой – воевода опытный и понимавший, что пустая трата сил и времени к добру всё равно не приведёт, мешать им не стал, но и сам не пошёл. Махнул рукой, приказывая спустить со струга верёвку и забрался по ней на борт…

Ярослав и два его дружинника на этот раз плавали до тех пор, пока лёгкие не начали лопаться от напряжения, до звона в ушах и кровавой пелены в глазах. Потом – вынырнули и уже с осознанием, что всё кончено, Ярослав выплюнул вместе с водой первый стон:

-Тилла, Тилла… Эх, дурёха!

-Ты сам виноват! – набросился на него Третьяк, хоть и здоровый вой, но с трепетной и нежной душой. – Эх, сотник! Такую девку сгубил!

-Эй! – раздался за их спинами глуховатый, но живой и полный искреннего сочувствия голос. – Потеряли кого, витязи?

Ярослав чуть под воду не ушёл, а всё тот же Третьяк, человек искренний и простой, взвыл от ужаса и погрёб к медленно проплывавшему неподалеку стругу. Видимо, решил, что говорила с ним берегиня или вовсе морская дева…

-Тилла?! – линем развернувшись в воде, потрясённо воскликнул Ярослав. – Ты что, живая?

-А что, не похожа? – удивилась та, висевшая на спускавшемся с кормы конце25 как рыба на крючке-самолове. Даже обвязалась, похоже. – Или ты меня за дурёху сопливую принял? Так я топиться не буду!

-Тилла! – счастливо прошептал Ярослав, выплёвывая изо рта воду и гнилую водоросль. – Я сейчас сам тебя утоплю!

Он и впрямь сдержал слово а Тилла то ли не поверила, то ли побоялась отцепиться – так и ушла под воду с распахнутым для крика ртом, разметам не покрытые шлемом или платком волосы как водоросли. Золотые водоросли…

Вынырнула. Выкашляла, выхаркала воду, изумлёнными глазами уставилась на Ярослава:

-Ты меня утопить мог! – в голосе поляницы, кажется, проскользнули обиженные нотки. Даже слеза.

-Следующий раз против воли пойдёшь – точно утоплю! – заверил Ярослав. – Марш на корабль!..

4.Лютень и Добробог. Борт княжеского струга «Лебедь». 23 день Липеца. Ночь.

Замятня на струге брата не могла пройти мимо очей князя Лютеня. И не прошла. Почти час, что «Шатун» стоял на месте и догонял потом ключ, Лютень тревожно, до боли в глазах, всматривался в темноту. Но нет, факела на клотике – на самой верхушке мачты, не было. Значит, Радовой не встревожен. А потом «Шатун» настиг «Лебедя» и пошёл с ним борт о борт. Вёсла, на которых догоняли, воины сотни Ярослава убирали с шуточками и прибауточками. Выходило, ничего страшного на их струге не случилось.

-Что стряслось? – сложив ладони лодочкой, прокричал Лютень, высматривая среди суеты на «Шатуне» младшего брата.

-Ничего особенно! – ответил тот, в отличии от князя, не особо и напрягаясь. – Человек за борт вывалился. Уже поймали и лещей надавали… Чтобы в другой раз неповадно было!

-Ага… - проворчал, нисколько не веря, Лютень. – Перейдёшь поснидать?

-Нет! – возразил брат. – Я со своими!

Вот это было прискорбно. Лютень давно уже понял, что там, где брат – веселье и одновременно порядок. И за столом – тоже. Радовой ни разу не выдерживал тишины и покоя, всё время что-то рассказывал и потому застолье проходило весело. Впрочем, время было уже позднее, даже Влесово Колесо клонилось к третьей четверти. Лютень решил, что тихий ужин – как раз то, что ему нужно. И жестом велел Мирону, в таких делах сноровистому и умелому, сварганить по-быстрому скатерку со снедью. Пошли Ратшу, и меченоша наверняка застрянет у первого же кощунника, либо окажется, что по пути заглянул в княжью оружейню и там зацепился хитрым носом за меч или саблю. Или копьё или щит… Ратша – воин, а не слуга. Мирон, хоть столь же родовит, - слуга а не воин. Ему бы ключником быть… А станет – воином. Воевода Тверд, пусть и остался в Холмграде, оберегать стол и род, самого князя молитвенно просил сделать из младшенького сына воина. Ну, и старшие братья присмотрят. Первак – лучший во всём войске травник, гордость отца, понимающего, что не мечом единым сильно войско. И Яробуй, в свои двадцать три весны – витязь в княжеской полусотне, в бою – первый. И на пиру. И с девками… Ярый, свирепый, похожий больше на медведя, чем на человека. При всём уважении к Перваку – любимец отцов, похожий на него как две капли… Ах, да! Ещё и сестрица увязалась. Тилла чуть ли не на коленях валялась, роняя свои девичьи честь и достоинство, но своего добилась. Он, Лютень, не выдержал укора в глазах жены, согласился, что Тилла может попросить кого-то из сотников, нуждавшихся в травнике, взять её. Таких на удивление мало было в войске. Сам Лютень знал двоих: Ярослава и Короча из городового полка. Скорее – Ярослав. Они с детских лет друзья, вряд ли осмелится отказать…