Е. Кочешкова - Шут. 3 книга

После той встречи в подземелье Шут видел Торью лишь дважды. И оба раза министр при появлении господина Патрика начинал вести себя как-то странно. Он словно забывал, о чем только что шла речь в разговоре и, хотя по-прежнему делал вид, будто не замечает Шута, но на самом деле только о нем и думал… Шут чувствовал эти мысли, липкие и тревожные, но страха больше не испытывал, только желание убраться подальше с глаз этого человека. Ему было противно. Будто в свежую кучу наступил… А когда Шут представлял себе, что говорит Торья — и даже что думает — про Элею… ему хотелось надеть на министра мешок поплотней, лишив его тем самым возможности рассеивать вокруг себя поганые мысли. Так что пусть принцесса поскорее уезжает из Золотой. Чем дальше она будет, тем меньше ее коснется эта скверна.

Вот только невыносимо жаль, что ей придется жить там одной. Одной сносить все те же неизменные сплетни и взгляды полные презрения. Особенно, когда станет невозможно скрывать ее положение…

— Пат? — Руальд посмотрел на него удивленно. — Ты чего?

А что он… ничего. И вовсе даже не скрипел зубами. Это вам, Ваше Величество, все показалось…

6

— Ну и вот… А потом-то будет большая ярмарка, может даже пива король велит бесплатно разливать.

— Э! Ишь чего размечталась, пива ей… Я вот слышала, Руальд решил лично проверить состояние казны и теперь даже медяка лишнего не вытряхнет. Кстати, говорят, и фрейлин всех разгонит, дорого их содержать! Вот бы хорошо было… Работы-то насколько меньше… Да что ты, дуреха, делаешь, а! — горничная, что постарше, сердито отняла у молоденькой помощницы край Шутова одеяла из шкур, которое ты попыталась ощипать.

— Так ведь уделано же! — воскликнула девчушка. — Никакой водой не отстирать…

— И пускай… Откуда тебе знать что это за пятно. Может оно для хозяина важность какую имеет, он же чудак тот еще! Уйди лучше, бестолковая!

Пятно это, темно-красное, до сих пор вызывающе яркое, Шут оставил еще в те дни, когда ходил хмельной от ночи с Нар… Пролил вино, недотепа. Никакой ценности в нем не было, но подобное отношение горничной не могло не вызывать уважения.

Они не видели его, Шут возник на пороге бесшумно и успел выслушать целых три занятных сплетни про Руальда и одну про себя, пока женщины пытались привести эту берлогу в порядок. Вообще-то ему хотелось отвлечься от всего и хоть пять минут повисеть на перекладине. Желательно вниз головой, чтобы отлегчило наверняка. Но мешать служанкам не хотелось и Шут так же незаметно выскользнул обратно в коридор. А там после недолгих раздумий решил наконец посетить мастерскую мадам Сирень.

Пока Шут снимал старую Руальдову рубаху, госпожа Иголка с ее острым взглядом опять зацепилась за шрам у него на груди. Она и на примерке заметила этот тонкий рубец, но тогда промолчала, а на сей раз не удержалась:

— Патрик, — осторожно коснулась прохладными сухими пальцами попорченной кожи, — кто тебя?

Он хотел соврать, но почему-то передумал и начал вдруг рассказывать старой портнихе о том, как Кайза лечил его в степи. Шут и сам не знал, что подтолкнул его к этому… Ведь он даже Руальду не сообщал таких подробностей. А мадам Сирень, забыв про обнову в своих руках, слушала внимательно и глаза ее были полны понимания. Когда одна из помощниц попыталась сунуться с вопросом, швея отмахнулась от нее сердито, и девушка мгновенно поняла, что ее срочное дело может и обождать.

Незаметно для себя Шут перешел на рассказ о самом Кайзе, о степи, о том, какое это безумно прекрасное, но такое суровое место… совсем не подходящее для королевы… Он вспоминал те дни, что провел с ней в Диких землях. И сам не понимал отчего, но был странно счастлив поделиться этими моментами своей жизни с человеком, который не задавал глупых вопросов и не пытался давать оценок…

Мадам Сирень вообще-то была не слишком охоча до обычных женских пустословий, и Шут ни разу не слышал, чтобы она хоть невзначай упомянула имя Элеи без должного повода. Эта женщина обладала редкостным талантом — не лазить в чужую жизнь.

— Бедная девочка… — только и промолвила она, слушая Шута. — И ведь ни слова не сказала, — королевская портниха действительно имела длинную беседу с принцессой лишь парой дней ранее того, когда снимала мерки с Шута. К Элее она сама приезжала в их загородный дом и тоже почему-то не пожелала удовольствоваться старыми своими данными о ширине груди и бедер бывшей королевы.

Внезапно Шута озарило на эту тему.

— А ведь вы… — он попытался подобрать слова, но лишь запутался в них, — ведь вы все знаете… что Элея…

Швея улыбнулась. Ох, что это была за улыбка! Торжествующе-радостная, исполненная такой нежности и тепла…

— Я чувствовала, — ответила она. — Но не думала, что уже… так скоро.

Шут смущенно пожал плечами.

'Долго ли? — усмехнулся он про себя. — Если женщина способна зачать дитя, а мужчина не старается ее от этого оградить…

— А я всегда удивлялась, — негромко сказала мадам Сирень, — отчего Элея никак не затяжелеет. Ведь знала совершенно точно, что у нее должны быть дети…

— Да ну?! — тут уж сам Шут удивился. Неужели все это было предначертано много лет назад? Этот ребенок, отцом которого стал вовсе не король…

— Знала… И долго гадала, как это мое видение могло обмануть меня. Ведь уже по всему выходило, что наследника у них с Руальдом не будет… — она смотрела на Шута странно, он никак не мог понять, что означает этот взгляд.

— Вы тоже осуждаете ее? — спросил вдруг. — Нас…

Портниха качнула головой.

— Что ты, мальчик мой… — она крепко сжала ладонь Шута, которая лежала на краю стола. — Как я могу… Элея… она заслуживает этого счастья. Боги, как я молилась, чтобы у нее все было хорошо…

'А сложилось как попало… — подумал Шут. — Вместо короны — ехидные шепотки по углам дворца, где когда-то ей все только кланялись да рассыпались в реверансах'

Мадам Сирень словно почувствовала его мысли.

— Не вини себя, Патрик. Видят боги, такая судьба ничуть не хуже чем та, которую Элее прочили изначально, — увидев, что он все равно хмурится и смотрит в пол, портниха снова легонько тронула его за руку. — Поверь мне, это в самом деле так. Тебе трудно понять, может быть потому, что ты мужчина. Поэтому поверь мне, как женщине. Я знаю, что говорю. Для нас важней жить с любимым и рожать детей, чем долгие годы оставаться украшением при высокородном муже. Женщина может сколько угодно стенать, что устала от пеленок, что подурнела после родов, что лишилась свободы… Все это верно только до той поры, пока она не представит себе, как жила бы без этого прекрасного безумия. Потому что, однажды приложив к груди дитя, ни одна из нас не сумеет отказаться от счастья быть матерью. Даже если ради этого придется пожертвовать короной.