Петр Ингвин - «Зимопись». Книга 1 «Как я был девочкой»

— И все?

— Думаешь, так просто? Настоящих морозов не знаешь. В некоторые ночи невозможно спать под открытым небом: заболеешь.

Ну-ну. Сменим тему.

— Бойники — от «бойни»?

Гордей равнодушно вскинул плечи:

— Скорее от «боя». Разницу между боем и войной увидеть можешь?

За дурака держит?

— Если война — песня, то бой — слово в песне. Даже так: война — море. Бой — капля.

— Именно, если море — это озеро. Войники, войницы — от «войны». А бойники… так, шушера на один поход. Из мастеров и крепостных. Нищая пародия на войников.

Чувствовалось, как ему ненавистны низкорожденные. Мне не хотелось спорить. Скорее хотелось наоборот. Очень странное чувство. Едва из грязи в князи, и уже…

— Ангелов слушать нельзя, верно? — вспомнил я. — Почему же слушаешь?

Уловка не загнала противника в угол, а вызвала насмешку:

— Закон нельзя воспринимать столь буквально. Смогу я оказать тебе помощь, отказавшись выслушать просьбы? Вот если начнешь смущать искушениями, слушать не буду. Мало того, окажу вынужденное сопротивление. Это простится.

Меня такое объяснение лишь раззадорило.

— Значит, закон подразумевает разночтения. Исполняете не букву, а дух закона? — припомнив недавнее, я добавил: — А в клятвах — не смысл, а букву? То есть, и закон, и клятву разными способами переворачиваете к своей выгоде и продолжаете считать себя честными?

— Остановись, — резко оборвал Гордей. — Я догадался, почему запретили вас слушать. Еще слово — придется принять меры.

Любопытно, какие. Впрочем, совсем нелюбопытно.

— Понятно, слушать запрещено. — Я пошел на попятную. — .А рассказывать?

— Выполнять все разумные законные просьбы.

Ему не хотелось со мной общаться. И не стал бы, но — закон. Обязан? Исполняй!

— Расскажи, как устроен местный мир.

А как бы сам ответил, повстречайся я на Земле с тупым русскоговорящим инопланетянином? Хорошо, что спрашиваю, а не отвечаю. Заодно начинаю понимать, зачем люди идут в учителя. Или хотя бы почему из них не уходят.

— Что именно хочешь услышать?

Разумное уточнение. Перевел, гад, стрелки на меня. Потом припомню.

— Что у вас делают ангелы? В смысле, чем занимаются. Каковы обязанности.

— Служат стране.

— Чем?

— Чем служу я? Всем, что в моих силах. То же предстоит и вам.

Ух, как все сложно и непонятно. Загадка на загадке и под туманным соусом. Или он формулировать не умеет? Или я формулировать не умею? Ладно, зайдем с другой стороны.

— Как называется ваша страна?

— Уже «наша», — его губы тронула легкая улыбка. — Мы ее зовем страной башен.

— А соседние?

Лучше бы не спрашивал. Изготовление конфетки из отходов жизнедеятельности не вызвало бы большего изумления.

— К-а-к-и-е? — Гордей посмотрел на меня как на ненормального. — Ты про пожирателей что ли?

— Кстати, о пожирателях. Это кто?

Царевич скривил рот.

— Людоеды. Как человолки.

— Чужие! — крикнули сразу оба боковых наблюдателя.

Ржание. Голоса. Казалось, что лес расступился — это на передний план выехало трое всадников. Кроме дизайна и некоторых особенностей амуниции они напоминали Гордея. Пластинчато-кожаные доспехи, сапоги, открытые ноги и руки с частичной защитой. Разномастные щиты за спиной. На поясах — такой же набор из меча и ножа. Только шлемы без меха, обычные остроконечные, как у былинных богатырей. Грудная клетка у боковых дополнительно защищена узорной рельефной пластиной, у центрального — изящно выпуклой. А вот сложением всадники не вышли. Не богатыри, одним словом. Двое крайних — парни лет двадцати, между ними вообще девчонка. Ну, девушка, едва ли догнавшая летами спутников. Воинственная и грозная, несмотря на возраст и внешнюю хлипкость. Излучаемая ею уверенность в себе не оставляла сомнений в серьезности и даже немалой опасности воительницы. Руки всех троих лежали на рукоятях мечей. К возможному счастью для нас, пока не обнаженных.

Носильщики сбросили Шурика, вытащили из носилок копья, рассредоточились. Остальные тоже заняли оборону подковообразным построением, отрезая гостей от охраняемых объектов. Гордей, оказавшись с нами внутри ощетинившегося полукольца, выехал чуть вперед. Он узнал прибывших. Энтузиазма встреча не вызвала.

Оставленный Шурик сделал нам знак приблизиться.

— Не полируйте себе кровь через всяких-разных напрасных мыслей, — проговорил он в своей манере. — Малик знает, что делает. Вернется за всеми, куда бы нас ни занесло. На свободе есть выбор действий, в плену нет.

Пугливо глянув на конвойную команду, которой было не до нас, я поинтересовался шепотом:

— Если не секрет, кто он по основной профессии?

— Я знаю? Но при желании любого уложит посреди мостовой безо всякого риска подцепить дополнительную температуру к остывающему организму. А можно встречный вопрос: почему «Чапа»?

Я непроизвольно вздохнул.

— Угораздило папу Ваню назвать сына Васей. Вот и стал для всех Чапаевым. Потом Чапаем. Потом совсем укоротили. Но лучше Чапой, ведь иначе — Муха. Все-таки Мухины мы.

— Которые всегда в пролете, — тихо хихикнула Тома. — Чапа лучше. И если знать предысторию — героичнее.

Больше поговорить не дали.

— Приветствую, царевна Милослава, — чуточку склонил голову Гордей.

Его бойники сделали знакомый нам короткий присест, но оружие по-прежнему держали направленным в сторону прибывших.

Мы с Томой машинально переглянулись: царевна? Царских отпрысков тут как собак … пардон, волков нерезаных. И все по лесу бродят, больше заняться нечем?

— Гордей, сколько зим! — Царевна состряпала фальшивую улыбочку. — Знаком с моими мужьями?

— Не довелось, — сообщил царевич тоном «сто лет вы мне не сдались».

— Дорофей, — представила Милослава левого, затем правого, отличавшегося от второго лишь шириной груди и цветом лошади: — Порфирий.

— Очень, — кивнул Гордей, проглотив полагающееся «приятно».

— Жаль, ты пристроен, — не слишком правдоподобно пожалела Милослава.

— Староват я для тебя, соседка. Найдешь порезвее.

— Кто бы говорил, — не сдавалась та.

Или так протекали местные «как дела, как погода» — обязательный набор слов встретившихся соседей перед тем, как разъехаться?

Странно, но Дорофей с Порфирием, представленные как мужья, равнодушно отмалчивались. Отстраненные взоры, не чувствовавшие реальной опасности, спокойно и задумчиво гуляли по сторонам. Порфирий статью превосходил более хилого — исключительно по сравнению с ним — Дорофея. Дорофей мстил чеканной красотой лица, выразительностью глаз и недоспрятанной ухмылочкой, за которой скрывался хитрый ум. Насчет ума лишь предположение, а хитрость была однозначно.