Андрэ Нортон - Волшебница Колдовского мира (пер. А. А. Смирновой)

Но у меня не было времени углубляться в формальности повседневной жизни, потому что Утта сразу загрузила меня занятиями, давая мне время лишь на еду и сон, я похудела и устала; не знай я раньше муштровки Мудрых женщин, могла бы сломаться, но мне казалось, что сама Утта не страдает, как я.

Она учила меня тому, чем пользовалась для блага клана. Не один раз заставляла меня отвечать на кое-какие просьбы тех, кто приходил к ней. Она сидела и смотрела, а я должна была заменять ее. К моему удивлению, люди клана не обижались на это.

Может быть, присутствие Утты внушало им большее доверие ко мне.

Я научилась излечивающим чарам, чарам для охотников, но в прямое предвидение, которым она пользовалась, она меня пока не включала, и я начала подозревать, что она поступает так намеренно, не желая давать мне возможности контакта с кем-то вне лагеря, что я обязательно бы сделала, поскольку методы такого предвидения и дальновидения, в сущности, те же самые, что и для прямого мысленного поиска.

Мои старания в области личных интересов, похоже, все время встречали препятствия.

Туман, покрывший мои последние дни с Дензилом, рассеялся, и я знала, что значит злоупотреблять этой частью Силы, и что вероятно я никогда не верну ее. Я вспомнила дрожь и жаркое чувство вины, когда Кемок сказал, что я, полностью находясь во власти Тени, пользовалась Зовом, чтобы принудить Киллана выдать Долину. Не удивительно, что теперь эта власть мне запрещена. Такова природа Власти. Если пользоваться ею неправильно или только в личных целях, она может уйти.

Все мои просьбы к Утте позволить узнать мне, живы ли мои братья, оставались без ответа, кроме несколько загадочных утверждений, которые можно было толковать по-разному. Я могла уповать только на нашу крепкую природную связь: я бы знала, если их нет в живых.

Мой счет дней, приколотый булавкой к внутренней стороне куртки, рос, и я подсчитывала, что сделала за это время. Исключая предвидения и мысленный поиск, я уже умела столько же, сколько на втором году обучения у Мудрых женщин, хотя в том, что я теперь изучала, было больше колдовского искусства, чем волшебства. Но и тут еще были пробелы, которые Утта то ли не могла, то ли не хотела заполнить.

Несмотря на то, что нашему лагерю жить здесь было гораздо легче, чем во время путешествий, люди не сидели без дела. Теперь они занялись ремеслами. Меха были выдублены, и из них сшиты одежды, кузнецы стали набирать учеников.

Охотничьи отряды часто уходили из долины горячих источников, и Утта всегда уверяла, что им нечего опасаться. Я сделала вывод, что хотя осенью бывает много рейдеров, зимние месяцы хороши для охоты.

Свободные от этой опасности и от вторжения других кланов, которые были либо истреблены, либо так же подались на запад, вупсалы были в этой местности одни.

Здесь ничего не напоминало Эскор. Мы не видели развалин, не было поблизости мест с дурной репутацией – Тень не успела запятнать их. Люди племени тоже ничем не напоминали Древнюю расу или мутантов, союзников Долины, о которых я часто задумывалась – были ли они уроженцами этого мира или пришли через Врата, открытые магами для прохода из одного мира в другой.

Мы занимались лечением мальчика, которого принесла мать: он упал со скалы и получил множество повреждений. Пользуясь внутренним зрением, я исправила все, погрузив сначала мальчика в глубокий целительный сон, чтобы его движения не мешали моим действиям. Утта ничем не помогала мне, переложив все на меня.

Когда мать унесла ребенка, ясновидящая откинулась на мягкую подушку, служившую ей для поддержки ее скелетообразного тела.

– Хорошо. Ты не зря была названа «дочерью».

Эта похвала означала для меня многое, потому что я уважала знания Утты. Мы не были друзьями, но плыли вместе, как две щепки, срубленные с одного дерева и брошенные в воду. Ее преклонный возраст, опыт и знания разделяли нас и внушали мне почтение, а договор связывал.

– Я стара, – продолжала она. – Если я посмотрю в это…

Она указала на шар, стоявший рядом с ней.

– Я не увижу ничего, кроме финального занавеса.

Она замолчала, но меня удерживало возле нее ощущение, что она хочет сказать что-то очень важное для меня. Она приподняла руку и указала на вход нашей палатки. Даже слабое движение, видимо, утомило ее.

– Посмотри… под циновкой…

У входа лежала темная циновка, сплетенная не из полосок кожи и меха, как другие, а из какого-то растительного материала. Циновка была очень старая. Когда я по приказу Утты подняла эту циновку, то увидела на обратной ее стороне нечто, чего раньше не видела.

– Руку… над… этим…

Мысленные слова Утты звучали как ужасающий шепот. Я перевернула циновку и протянула руку над ее поверхностью, и сразу линии на циновке загорелись, и руны на ней ожили.

Тогда я поняла, что оковы, которые Утта наложила на меня, не зависели от моей воли, а были под властью ее желаний. Это связывало меня с ней и с ее образом жизни.

Во мне вспыхнуло возмущение.

Она приподнялась. Руки ее упали.

– Мой народ нуждается…

Было ли это оправданием, началом просьбы? Но ведь это не мой народ, и он не принимал меня. Я не пыталась бежать раньше, потому что Утта предложила вернуть мне утраченные знания. Но если она и в самом деле уйдет за финальный занавес, то уйду и я!

Она легко читала мои мысли. При наших отношениях я не могла закрыться от нее.

Она медленно покачала головой.

– Нет, – ответила она на мой план. – Ты нужна им.

– Я не их ясновидящая, – быстро возразила я.

– Будешь…

Я не могла с ней спорить. Она как-то сразу осунулась, усохла, словно это слабое столкновение ее и моей воли истощило ее чуть ли не до смерти. Я встревожилась и позвала Аторфи. Мы дали Утте укрепляющего, но видимо, настало время, когда оно не могло больше удерживать боровшийся разум в изношенной одежде плоти. Она еще жила, но держалась одним разумом, который нетерпеливо рвал эти ненужные связи с миром, желая вырваться на свободу и исчезнуть.

Она лежала так, и этот, и следующий день. Тщетно Аторфи и Висма делали все, что могли, чтобы поднять ее. Но она все еще имела слабую связь с землей и с нами. Когда я выглянула из палатки, то увидела, что весь клан молча сидит, глядя на дверь.

К полуночи на Утту внезапно нахлынула волна жизни. Я почувствовала ее приказ, когда глаза ее открылись и она взглянула на нас осознанно и требовательно.

– Айфинга!

Я подошла к двери и сделала знак вождю, сидевшему между двумя кострами, которые люди развели как защиту от того, что могло наползти из темноты. Айфинг пошел неохотно, но и без промедления.

Висма и Аторфи приподняли Утту повыше на подпорке, так что она почти сидела.