Мэгги Фьюри - Арфа Ветров

С этими словами он просунул руку ей между ног, и Черная Птица взвизгнула от удовольствия.

— Я ненавижу тебя, не-на-а-вижу, — тянула она, а ритм их телодвижений все убыстрялся. — Я убью тебя! О! — В момент наивысшего наслаждения ее когти впились ему в спину.

Наконец они отпустили друг друга, оба задыхающиеся, оба в ссадинах и синяках, и Харин почувствовал себя так, словно только что очнулся от какого-то кошмара.

Дрожащими пальцами принц убирал прилипшие к заплаканным щекам волосы и целовал милое лицо, покрытое синяками.

— Бедняжка, прости меня, если можешь, — пробормотал он, и Черная Птица, обессиленная порывом страсти, которая обрушилась на нее, просто кивнула. Харин вновь изменился — словно только что с ней был кто-то другой, но вот появился настоящий Харин и спас ее от унижения, и девушка была благодарна за это. Где ему знать, подумала принцесса, что она просто вынуждена простить его. У Крылатого Народа пары составляются навечно, и теперь для нее все решено.

Но недаром Черная Птица была принцессой. Она провела пальцами по исцарапанному лицу Харина и слегка улыбнулась, довольная, когда он вздрогнул.

— Мы квиты, — ответила она, и взгляд принца прояснился.

— Ведьма, — проворчал он.

— Поделом тебе! — Это была одна из любимых фразочек Нэрени, и, услышав собственные слова. Черная Птица встрепенулась. — О Иинза! Нэрени давно заждалась меня!

Улыбка исчезла с лица Харина, а потом вновь появилась, словно солнце выглянуло из-за туч, но теперь в ней было что-то зловещее, как в тот момент, когда он решился взять принцессу силой… Черная Птица изогнула когти, но принц не сделал никаких угрожающих движений. Он лишь сказал:

— У меня для тебя сюрприз, принцесса. Маги вернулись невредимыми, и Нэрени собирается закатить по этому случаю пир.

— Пир? — вскричала Черная Птица. — Мое королевство гибнет, а никто из них пальцем не шевельнет, чтобы мне помочь…

— Тихо! — Харин поцелуем заставил ее замолчать. Проклятье, как же она легковерна! — Эта компания тебе уже ни к чему, мое сокровище. Твой час настал. Знаешь, у меня есть могучий союзник, и, если мы заманим Анвара с Ориэллой в ловушку, он охотно поможет тебе спасти Небесный Народ.

— Буду надеяться… До сих пор никто не хотел мне помочь, — с горечью сказала Черная Птица, и Харин усмехнулся в темноте. Как все-таки легко ею управлять!

— Уговори своих приятелей уйти в горы, к Крепости Инкондора, к древнему сторожевому посту вашего народа. Если они будут там до того, как Ориэлла восстановит свою волшебную силу, мои люди легко смогут застать их врасплох.

Черная Птица подумала о Нэрени и замялась.

— Харин, обещай мне, что им не причинят вреда.

— Обещаю, дорогая. — В темноте не было видно лживых глаз Харина. Муж Нэрени предал его, и этот перебежчик Язур, и тупица Боан тоже. Все они заслуживают смерти, и Нэрени вместе с ними! Принц снова наклонился к девушке, погладил по волосам и нашел своими губами ее губы…

Взмыв над деревьями, Черная Птица устремилась домой, а Харин, все еще улыбаясь, на ощупь стал пробираться к своему лагерю.

Добравшись до него, он моментально поднял своих людей и развил бурную деятельность.

— Все оставшиеся воины пусть немедленно отправляются на север — я их догоню, — распорядился принц. — А вы, — обратился он к слугам, — оставайтесь здесь и соберите как можно больше припасов. Крылатые люди придут забрать то, что вы приготовите.

Озадаченные столь резкой переменой в планах, его родные с опаской взирали на своего принца и перешептывались за его спиной. С тех пор как караван достиг леса, Харин стал сам на себя непохож и порой даже разговаривал сам с собой, думая, что его никто не видит. Более того, он якшался с этими крылатыми монстрами, а это было совсем уже из рук вон. Вел он себя тоже чрезвычайно странно. Разбив лагерь, он почти сразу же услал большую часть своих воинов куда-то на север, нагрузив коней всевозможными припасами, и сопровождал их, конечно же, один из этих крылатых. При себе принц оставил лишь небольшую охрану, а теперь собирался и вовсе покинуть своих подданных. Однако казалимцы привыкли повиноваться, а Харин был их принцем — и он обещал вернуться за ними, и людям приходилось этим довольствоваться. Они вздыхали, но подчинялись.

Ксандимцы не имели пристрастия к постоянным жилищам. «Как хорошо, — подумал Чайм, — что народ почти незнакомый со строительством, даром получил готовую крепость». Никто не знал, кем и когда она построена. Прародительница Эфировидца утверждала, что ее создателем был какой-то могучий народ из-за моря, но Чайм в этом сомневался. Хотя, конечно, загадочные строители и впрямь должны были обладать огромной силой — недаром эта твердыня простояла столько столетий невредимой.

Неприступная крепость являлась продолжением огромной отвесной скалы и, выступая вперед, образовывала квадрат с заключенным в нем обширным внутренним двором, а основные жилые помещения примыкали к утесу; причем значительная их часть находилась внутри самой скалы, где были прорублены бесконечные коридоры и бесчисленные комнаты. В случае необходимости эта твердыня могла бы вместить весь народ Ксандима, но самое удивительное заключалось в том, что все сооружение, и внутренняя и внешняя его части, было монолитным.

На зеленом горном склоне чуть ниже крепости были разбросаны несколько других зданий, но поменьше. Поросшие мхом и лишайником, они выглядели обломками скалы, упавшими вниз, но Чайм-то знал, что это вовсе не валуны. Домишки имели подземную часть и, как и сама крепость, казалось, были связаны с горной коренной породой. Там были двери, отверстия в крыше, впускающие свет и выпускающие дым; были как бы вырубленные в стенах и полу скамейки, полки, ложа. Их происхождение, как и происхождение самой крепости, оставалось загадкой, но люди Ксандима давно уже воспринимали эти постройки как часть ландшафта. Если не было сильной непогоды, они вообще мало заботились о готовых домах.

Ксандимцы были подвижным и стремительным народом. Они любили простор и предпочитали раздолье широких равнин тесной стабильности поселков и каменных домов. В человеческом облике они охотились, ловили рыбу, собирали ягоды и съедобные растения, торговали, а в конском обличий в изобилии находили пищу у себя под ногами. У них был свой письменный язык, но они редко пользовались такими тонкостями; они любили рассказывать истории, чем длиннее, тем лучше, и петь песни. История и искусство Ксандима, к вящей досаде Чайма, бытовали в основном в устной форме, и он был уверен, что большая часть забывается, а то, что остается, искажается.

Мокрый, запыхавшийся, весь в синяках, Эфировидец добрался наконец до массивных, с аркой, ворот крепости. Здесь ему было неспокойно, словно за ним наблюдали невидимые глаза. Юноша тревожно поглядел на возвышавшуюся перед ним громаду. В обманчивом предвечернем свете фасад здания, с его окнами, башнями, и балконами, показался подслеповатому Чайму похожим на лицо почтенного старца. Впервые он спросил себя, почему ему ни разу не пришло в голову посмотреть на крепость с помощью Второго Зрения. Но только Богине известно, что тогда открылось бы ему, а сейчас Чайму было не до опасных опытов.