Владимир Брайт - Цвет крови - серый

Во-первых, я совершенно равнодушно относился к смерти и подобные угрозы для меня мало что значили.

Во-вторых, Тиссен был, безусловно, умным командиром, в противном случае он бы не выдвинулся на руководящую должность у воинственной расы имуров, а значит, отдавал себе отчет — дальнейшее выяснение отношений только еще больше уронит его репутацию в глазах офицеров.

А в-третьих, даже если бы, несмотря на все доводы разума, главнокомандующий все же решился бы наказать строптивого офицера, то тысяча людей, подчиняющихся мне, вряд ли пойдет в бой без своего непосредственного начальника. Тот, кто однажды назвал себя Хрустальным Принцем, присягнул на верность лордам Хаоса. А его люди — только ему, и никому больше. Поэтому оставлять в тылу потенциально опасных «союзников» способных ударить в спину имуров прямо во время боя, было нельзя.

Выходом из этой непростой ситуации было бы тотальное уничтожение людей. Однако подобная акция накануне решительной битвы не принесла бы ничего хорошего. Помимо ощутимой потери в чисто военном плане это вдобавок нанесло бы огромный моральный ущерб — карательные операции по уничтожению, своих же союзников никогда не поднимают боевой дух войска, а, наоборот, катастрофически снижают его.

Все это я понял спустя некоторое время, когда выдалась свободная минута для анализа не только своих, но и чужих поступков. А тогда, выходя из генеральского шатра, я вообще ни о чем не думал и практически ничего не чувствовал. Пустота, возникшая где-то в глубине сознания, расширялась и расширялась, заполняя собой все вокруг. На какое-то мгновение мне даже показалось, что еще немного, совсем чуть-чуть — и я полностью, безвозвратно растворюсь в ее ненасытном чреве. Но это состояние прошло так же неожиданно, как и появилось.

Громкое карканье ворона вывело меня из транса. Повернув голову на звук, я увидел черную птицу, сидящую неподалеку на одной из походных палаток. Старый мудрый ворон — предвестник смерти, наверное, хотел поделиться со мной некой тайной. Но язык птиц недоступен простым смертным, поэтому нет ничего удивительного в том, что смысл его послания так и остался неведом мне. Хотя, кто знает, может, это было к лучшему.

«Это действительно к лучшему, — подумал я, — не знать, что ожидает тебя впереди. Особенно когда кроме смерти там ничего нет и быть не может».

— Ты ничем не удивил меня, — неожиданно даже для самого себя произнес я вслух, обращаясь к черной как смоль птице. — То, что тебе хотелось поведать, уже и без того мне известно. Впереди нас ожидают море боли, реки крови и бесславный, позорный конец. Так что, мой старый мудрый друг, пожалуй, оставь эти пророчества при себе — магия предвидения может пригодиться тебе как-нибудь в другой раз, в более подходящем для этого месте и времени.

На несколько секунд взгляды человека и птицы встретились — они как будто пытались проникнуть в сознание друг друга, а затем ворон резко взмахнул крыльями и безмолвно взлетел ввысь. В данный момент его умные речи и удивительные предвидения оказались никому не нужными, поэтому больше здесь было нечего делать.

Пока нечего делать...

Время пира для любителей падали еще не пришло. Но оно было уже не за горами. Сразу в нескольких местах глухо пробили боевые барабаны, призывая солдат строиться в походный порядок, и огромная масса войск, повинуясь зову Судьбы, всколыхнулась в едином порыве.

Часы пробили полдень, и до начала великой битвы оставалось неполных два часа. Два часа, отделявших многие тысячи тех, кому предстояло сойтись на поле брани, от последнего вздоха и великого момента истины — мимолетного солнечного луча, блеснувшего на острие меча противника, который через мгновение вонзится в самое сердце.

Ее звали Ита, что с эльфийского переводится как «натянутая тетива». И весь ее облик был под стать этому имени — изысканная утонченность форм и линий сочеталась с огромной внутренней духовной силой, которую можно было сразу же заметить и определить не по каким-то неведомым признакам, а всего лишь встретившись с ее взглядом. Пожалуй, именно глаза были самым удивительным и притягательным в ней, потому что именно они — темно-зеленые, с яркими желтыми прожилками, словно лучи прорезавшими радужку, — лучше всяких слов говорили о сущности своей хозяйки. И именно в этих глазах отражались, причудливо переплетаясь в затейливые узоры, кипящая магма вулканов, блистающие молнии, сопутствующие невиданной силы ураганам, холодный лед заснеженных вершин и тихий покой материнского голоса. Да, это были удивительные глаза, которые может породить только смешение рас. Смешение, от которого рождаются дети всего лишь один раз в несколько десятков лет. Потому что только поистине настоящая любовь может привести к тому, что от брака человека-мужчины и женщины-эльфа появляется на свет ребенок, вобравший в себя все лучшие черты двух рас.

Она как раз и была этим созданием — полукровкой, полуэльфом-получеловеком — и всегда гордилась тем, что в ее жилах смешались две крови, а сознание открыто не только причудливой и возвышенной магии леса, но и холодному прагматизму городских жителей. Ее детство было счастливым и спокойным — таким, какое должно быть у каждого ребенка, чьи родители по-настоящему любят друг друга. А юность — насыщенной и чистой, словно полноводная горная река, поющая и смеющаяся на всем протяжении своего причудливого русла.

Потом она выросла — и встретила человека, высокого, сильного мужчину с обветренным, словно высеченным из темного камня лицом, прямым взглядом и какой-то особенной, открытой, по-детски распахнутой навстречу добру душой. Это не было простым увлечением или первой влюбленностью, свойственной всем девушкам. Нет, это было по-настоящему чистое, возвышенное чувство, от которого рождаются поразительно красивые и умные дети.

Но стать матерью ей так и не довелось. Ее возлюбленного убил дроу — темный эльф. Убил не в открытом и честном бою, а трусливо, предательски — из-за угла. Сильный и добрый человек умер, Даже не успев ничего понять. Его сердце остановилось в тот самый момент, когда он спешил на свидание к своей возлюбленной. Люди, которые его нашли, утверждали, что он лежал на спине, широко раскинув руки, будто пытаясь обнять отвернувшееся от него небо, и в уголках губ навеки застыла какая-то по-детски умиротворенная улыбка.

С тех пор удивительные изумрудные темно-зеленые глаза Иты потемнели от гнева, так что стали почти черными, и она возненавидела и прокляла всех предателей, посвятив свою жизнь войне. С ее врожденными талантами это было не так уж сложно. Раз ей не суждено было стать женщиной-матерью, она стала женщиной-воином. Ите еще не было двадцати, но она уже настолько освоила технику стрельбы из лука, что почти не уступала олвирам — гвардии эльфийских стрелков. И если бы она родилась не полукровкой, то, возможно, ее бы приняли в их ряды, даже невзирая на то, что она женщина. Но древний закон гласил: только чистокровный эльф может стать олвиром, и это священное правило нельзя было ни нарушить, ни сделать единичное исключение. Потому что единожды нарушенный закон теряет свою силу для всех последующих поколений.