Екатерина Оленева - Невеста для Мрака (СИ)

Когда Миарон перевёл взгляд на меня, в нём отражалось надменное презрение высшего существа к низшему.

— Совсем недавно ты была куда честнее и смелее, Смертоносная куколка, — тяжело дыша, явно через усилие, проговорил он. — Признаться, ты больше нравилась мне, когда наносила удары своими руками.

С щёлканьем, показавшемся мне оглушительным, на кончиках его пальцев выскочили уродливо-острые, звериные когти. С влажным мягким хлюпаньем руки Миарона глубоко вошли в его же собственное тело. Одежда и пол обильно оросились кровью, хлестанувшей из ран.

Меня чуть не вывернуло наизнанку от отвращения и ужаса.

Миарон, не сводя с меня глаз, с жестокой, вызывающей улыбкой продолжал рвать когтями своё прекрасное тело и в этот момент оборотень казался мне совершенным, абсолютно безумным злом.

Но Миарон безумным никогда не был. Каждое его действие имело свою причину. На самом деле он вовсе не пытался наказать меня созерцанием собственных страданий в назидание за моё плохое поведение. Вырвав из живота нож, посланный ему в спину, он точным движением послал его обратно к ведьме. Ни она, ни я, отвлеченные его мазохистскими упражнениями, даже не попытались отвести удар. Клинок вонзился Таните в шею. Посыл был такой силы, что ведьма, отлетев назад, ударилась затылком о стену.

На пол Танита рухнула уже бездыханной. На лице её застыло выражение бесконечного удивления и бессильной ярости.

— Ну вот мы и снова одни, моя вероломная прелесть, — прорычал оборотень, поворачиваясь ко мне.

Он надвигался на меня грозно и неотвратимо — окровавленная, нереально жуткая фигура. Когтистые руки, словно в кошмарном сне сомкнулись на моей шее.

Я даже не попыталась оказать сопротивление, с удивительной покорностью приготовившись принять уготовленную мне участь.

Однако вместо того, чтобы разорвать мне горло, Миарон впечатал меня в стену, распиная между ней и собственным телом. Он с силой дёрнул меня за волосы, заставляя смотреть на себя. Его кровоточащий рот накрыл мои губы, пачкая непристойными поцелуями.

Я чувствовала, как горячая алая струя растекается по моему лицу, ползёт по шее, просачивается ядовитым змеем в рот. В ужасе попытавшись оттолкнуть от себя оборотня я попала руками прямо в открытую рану и застыла, глядя на Миарона широко распахнутыми глазами.

Не позволив мне отвести руки, он поспешно накрыл их ладонями и, надавив, погрузил вглубь собственного тела. Не удержавшись, тихо зарычал от боли, закрывая глаза.

Я рванулась в попытке освободиться, но, сообразив, что этим делаю ему только больнее, перестала сопротивляться.

Чувствуя себя на грани истерики, я взмолилась:

— Я больше не могу! Миарон, прекрати, прошу!

Он хрипло засмеялся в ответ:

— Бедняжка! Какой я всё-таки жестокий монстр, правда?

Он зло смотрел на меня из-под спутавшихся волос, тёмным облаком разметавшихся вокруг треугольного лица.

— Когда ты решила меня убить, ты надеялась удрать до того, как я начну издыхать? Удрать, увы, не получилось, так что придётся разделить со мной радость приближающейся кончины. Всё честно. Как в классических романах о любви.

Его руки со всей силы ударили в стену с двух сторон от меня. Из под когтей побежали трещины.

Эмоции Миарона хлестали из его души такой же густой струёй, как кровь из тела.

— Почему?! Почему ты так поступила?! Женщины… все вы одинаковы… но ты казалась мне другой.

Он засмеялся. Его смех острее когтей резал мне душу.

— Глупо умирать вот так, променяв всё на маленькую глупую шлюшку, правда? — язвительно протянул он. — Не отворачивайся! Гляди мне в глаза… о! Что я вижу? Уж не слезы ли это? Решила нюни распустить, моя безжалостная, твердая, как кремень, ведьма, не знающая снисхождения к чужим слабостям? Или ты всего лишь банально меня боишься?

— Считаешь, что я достойна мести — мсти! Чего ты ждёшь?

— Я, вообще-то, как раз местью сейчас и занят. Ты даже не заметила? Досадно…

Он насмешливо и жестко смотрел мне в лицо своими убийственно светлыми глазами.

Не сумев выдержать этот взгляд, я опустила ресницы.

Миарон словно только этого и ожидая начал, медленно скользя по стене и оставляя на неё кровавые маслянистые следы, оседать на пол. Я опустилась рядом с ним на колени, с холодеющим сердцем вглядываясь в мертвенно-бледное, покрытое испариной, лицо.

— Ты не умрёшь. Мы и не в таких передрягах были. Нет! Ты не можешь сейчас умереть…

— Спорим, что ты опять ошибаешься?

Почти захлёбываясь кровью, Миарон всё-таки находил в себе силы язвить по-прежнему.

— Может, попробуешь запретить мне умереть, а, королева? Ты попробуй. А вдруг получится?

С глаз закапали проклятые предательские слёзы.

Я сидела и ревела, как последняя дура.

— Это же смешно, куколка. Сначала старательно меня уничтожать, а потом рыдать чуть ли не до икоты… Женщины… что с вас возьмёшь?

— Я не знала, что она собирается сделать… я вообще думала, что её уже нет в доме! Она должна была уйти, унести Лейрина… она меня не послушалась…

— Как это удивительно, — презрительно фыркнул он.

— Клянусь, Миарон, я не знала! Я… я не собиралась этого делать… я бы скорее согласилась остаться с тобой, чем всерьёз решилась тебя убить.

Он вдруг дёрнул рукой, хватая меня за подол платья, оставляя на нём кровавые следы:

— Одиффэ..

— Да? — склонилась я к нему.

— Когда всё закончится, пообещай мне вернуться к своему мужу. Если он найдёт тебя первым, он тебя точно уничтожит, а так будет шанс всё исправить… Скажешь ему, что про сына я тебе солгал и ты убила меня в отместку. Чтобы не происходило — придерживайся этой версии. Он поверит. Мы всегда верим в то, во что верить хотим. Только не вздумай брать сына во дворец. Я знаю, тебе будет тяжело оставить его, но держа его рядом, ты лишь подвергнешь его опасности… Сделай, как я говорю. Хотя бы раз послушайся меня! Больше никаких игр, любовь моя, — уже грустно, а не зло усмехнулся он тенью прежних улыбок. — Сегодня последняя партия. Ты… ты напрасно не верила мне. Я… я в самом деле тебя люблю… я никогда бы тебе не навредил.

— Миарон! Ты не… я не…

Тело оборотня выгнулось в судороге. Острые клыки клацнули, сжимаясь в попытке удержать рвущийся из груди крик.

Через мгновение его пальцы разжались, отпустив мою руку. Взгляд сделался мутным и стеклянным, а лицо неподвижным и противоестественно для Миарона, спокойным.

Вокруг стояла тишина.

Мне нечем было её наполнить. Признания и крики были не к чему. Меня никто не слышал.

Глава 40

Я не знаю, сколько просидела в луже остывающей крови. Комната выходила на северную сторону, окна были заглублены и оттого даже днём здесь было сумеречно, предметы теряли очертания в полумраке.