Мервин Пик - Горменгаст

Щуквол выиграл пару минут, но что дальше? Она приказала ему выпустить ее из комнаты, но потом увидела обезьяну. Изменит она свое решение или нет?

Фуксия перевела взгляд на Щуквола. Ее черные глаза казались мертвыми, их обычный блеск исчез, губы были плотно сомкнуты.

Щуквол заговорил, не отводя рук от лица:

— Фуксия, останьтесь на одну минуту, позвольте мне рассказать вам об опасности, которой мы только что избежали. Нельзя было терять ни секунды, и хотя мне нет никакого извинения, и я не могу просить у вас прощения, я молю вас дать мне возможность пояснить, что произошло и что вызвало мое непростительное поведение. Фуксия! Я все это сделал ради вас! Я был вынужден быть грубым ради вас! Моя грубость была грубостью любви! Я должен был спасти вас! И у меня не было ни времени, ни возможности объяснять вам, что происходит. Разве вы не слышали звука шагов? Она только что прошла мимо двери. Еще мгновение — и она увидела бы нас. А вы знаете, какое наказание ожидало бы вас? О, конечно, вы знаете! Закон требует сурового наказания дочери Герцога, которая водится с человеком безродным. Об этом даже страшно подумать. Собственно, поэтому все наши встречи должны были содержаться в строгой тайне, поэтому мы должны были соблюдать такую осторожность. Но вы и так все это прекрасно знаете. И вы всегда были предельно осторожны. Но сегодня вы пришли немного раньше назначенного времени. Вы знаете об этом? И это уже само по себе рискованно. Но вы крайне усугубили опасность тем, что зажгли свечу. Ну, и как всегда бывает в подобных случаях, появилась еще одна серьезная опасность — ваша мать шла за мной по пятам.

— Моя мать? — прошептала Фуксия.

— Да, ваша мать. Она шла за мной, и мне приходилось сворачивать в разные стороны, возвращаться, но она упорно следовала за мной, и хотя двигалась она довольно медленно, я не мог позволить себе перейти на бег: это сразу показалось бы ей подозрительным. Я не понимаю, почему она следовала за мной, не окликая меня. Я окольным путем добрался до этого коридора свернул в него через один из боковых проходов. Я знал, что меня отделяет от нее не более двадцати метров. И у меня было очень мало времени чтобы впустить вас в эту комнату и запереть за собой дверь. У меня все смешалось в голове. Я боялся, что она увидит вас; я не боялся за себя, я боялся за вас, и вот я... Только теперь Щуквол отнял руки от лица и безвольно опустил их вдоль тела. После краткого молчания он заговорил снова, и голос его, ставший теплым и обаятельным, слегка подрагивал, Щукволу хотелось показать, что он не только взволнован, но хочет побыстрее рассказать, что произошло, откровенно и просто.

— Итак, что же произошло? Но вы уже знаете. Как только я вышел в этот коридор, я увидел вас у нашей двери, а сзади ко мне приближалась ваша мать. Поставьте себя на мое место! Трудно было сохранить самообладание в такой момент. Мне не удалось остаться идеально вежливым и в тоже время успеть сделать все, что нужно. Может быть, кому-то это и дано, но не мне. Может быть, мне нужно было бы этому учиться. Я же думал лишь о том, как спасти вас. Спрятать вас. Вы пришли раньше, чем мы условливались, и, вынужден признать, это меня рассердило. Как вы знаете, я никогда раньше на вас не сердился. А тут... Я даже не мог себе такого вообразить — как это я могу сердиться на вас! Я полагаю, что я был все-таки сердит не на вас а на судьбу, на нелепую случайность, которая грозила такой опасностью. Ведь никогда раньше не возникало ничего подобного, у нас все было так точно рассчитано, чтобы не было никакого риска, чтобы вам не подвергаться никакой опасности. И вдруг... И во мне вскипел гнев. Вы для меня уже не были Фуксией, вы были просто человеком, которого я должен был спасти. Как только мы скрылись за дверью — вы снова стали Фуксией. Но если бы я замешкался и не погасил вовремя вашу свечу, все бы погибло, и ваша — и моя — жизнь были бы погублены... Я люблю вас, Фуксия... Я думаю только о вас. Неужели вы не понимаете, что в тот момент у меня не было ни времени, ни возможности проявлять вежливость... все происходило так стремительно, это был вихрь!.. Да, я крикнул, выкрикнул нехорошее слово, но это произошло... оно вырвалось из любви к вам.. а потом... а потом... здесь, в этой комнате, все это показалось таким невероятным... мне до сих пор не верится, что так могло произойти... мне невероятно тяжело и стыдно... а я принес вам подарок... и за него мне стыдно... Я кое-что написал... для вас... Фуксия. А теперь я и не знаю, осмелюсь ли показать вам...

Щуквол резко отвернулся и мелодраматично приставил ко лбу кулак, а потом, словно давая выход своему отчаянию, он с болью в голосе прошептал:

— Пошли, Сатана, пошли, мой проказливый мальчишка. Обезьяна тут же вспрыгнула на плечо Щуквола.

— Что вы там для меня написали? — спросила глухим голосом Фуксия.

— Я написал стихотворение, которое посвятил вам.

Он говорил едва слышно; такая манера разговаривать, потупив глаза, часто приносила успех; но сейчас он не был уверен, поможет ли этот прием.

— Нет, наверное, сейчас совсем неподходящий момент. Вы же не захотите задержаться и прочитать его.

— Нет, — сказала Фуксия после небольшой паузы, — сейчас нет..

По ее интонации невозможно было определить, имела ли она в виду, что сейчас, после случившегося, она вообще не сочтет возможным читать любовное стихотворение, написанное Щукволом, или «сейчас не время, прочту в другой раз».

Щуквол воскликнул: «Я понимаю!» — ничего другого ему не оставалось — но пересадил обезьяну на стол; обезьяна, не поднимаясь на задние ноги, стала расхаживать по столу, а потом перепрыгнула на комод.

— И если вы... если вам неприятно присутствие Сатаны, то я это тоже пойму и...

— Сатаны? — переспросила Фуксия, но в ее голосе нельзя было расслышать ни удивления, ни раздражения, ни какого-либо другого чувства.

— Ваша обезьянка... обезьянка, которую я хотел вам подарить, — пояснил Щуквол. — Если она вас раздражает... Но я думал, она вас позабавит... Одежду ей я сделал сам.

— Не знаю, не знаю! — вдруг вскричала Фуксия. — Я не знаю! Говорю вам, не знаю!

— Отвести вас в вашу комнату?

— Я дойду сама.

— Как вам будет угодно. Но... молю вас подумать над тем, что я сказал. Попытайтесь понять! Я люблю вас... я не могу без вас, как башни Горменгаста не могут быть без тени...

Фуксия взглянула в лицо Щуквола. На какое-то мгновение в ее глазах засветился огонек, но тут же они снова стали пустыми и погасшими.

— Я никогда не пойму, как вы могли... Сколько бы вы не говорили, это не поможет. Хотя, может быть, я и не права. Не знаю. Но как бы то ни было, все изменилось. Я уже не чувствую того, что чувствовала раньше... А теперь я хочу уйти.