Денис Юрин - Самый сердитый гном

До самого дома Мисла Зингершульцо они не разговаривали: Флейта обиделась на гнома, Пархавиэль, в свою очередь, не считал себя виноватым. Он же не пытался воплотить свою мечту в жизнь, не заставлял спутницу обмахивать его опахалом и не умолял призывно вилять бедрами. Мечта есть мечта, вторгаться в чужой мир вольных фантазий неприлично, тем более когда и там пытаешься навязывать какие-то глупые правила.

Эскорт проводил путников до самой двери. Мисл снова заставил девушку отвернуться, но на этот раз скинул не левый, а правый сапог. На крыльцо со звоном упали кошель и большой амбарный ключ.

«Какой предусмотрительный у меня дед, все при себе: и деньги, и ключ. Надо бы тоже деньжата за голенищем прятать», – подумал Пархавиэль, наблюдая, как его предок долго возился с висячим замком.

– Откуда у тебя деньги, бродяжка махаканский? – язвительно заметила Флейта и с чувством морального превосходства шмыгнула носом.

Пархавиэль крепко сжал кулаки и зубы, гном злился. Разбойница опять копалась у него в голове, а он снова потерял бдительность и не смог вовремя спрятать свои мысли в дальнем закутке сознания.

– Прошу, внушок, и ты, девонька, заходи! – Мисл переступил порог и замахал обеими руками, приглашая спутников зайти. – Да не штойте, не штойте, как неродные, милошти прошу!

Флейта вошла в дом, за ней поплелся Пархавиэль. Старик провел их по темному коридору и открыл скрипучую дверь в комнату.

– Вот шдешь я и шиву, не хоромы, конечно, но…

Договорить Мисл не успел, в погруженном в темноту помещении возникло едва уловимое глазом движение. Чья-то тень быстро отделилась от стены и схватила Флейту сзади за обе руки. Пархавиэль рванулся вперед, но холодное и острое лезвие ножа прижалось к его горлу. Сильная рука нахально ощупала его, сняла с пояса кошель и вытащила утреннюю звезду.

– Зажгите свет, балбесы! – раздался из дальнего угла незнакомый хриплый голос.

Пару раз чиркнуло старенькое огниво, и начало светлеть. По мере зажигания свечей прорисовывалось не совсем уж и бедное убранство жилища одинокого гнома: камин, стол, кровать, широкое кресло и много-много звериных шкур и оружия, развешенных по стенам. Незваных гостей было четверо, все они оказались гномами: один заломил руки за спину Флейте, второй обшаривал Пархавиэля, а третий весьма почтительно и с уважением к старческим сединам прижал Мисла к стене и просто не давал ему прийти на помощь своим. Четвертого можно было не воспринимать всерьез. Он был тяжело ранен и лежал на полу, закутанный в теплые медвежьи шкуры. Седая голова гнома тряслась, а на аккуратно стриженной бороде виднелись засохшие ручейки сгустков крови.

– Ну, вот и свиделись, караванщик, – прошептали бледные губы умирающего, – не хотел я этой встречи, не хотел…

Раненый закашлял и немного повернул голову. Уродливый шрам на правой щеке напомнил Пархавиэлю, где он видел это волевое лицо и бесцветные, завораживающие глаза. Перед ним был Карл, предводитель гномьей банды. Удерживающий Мисла гном ненадолго покинул боевой пост и кинулся поправлять съехавшую набок шкуру. Когда он нагнулся над главарем, разорванная рубашка съехала с плеча и обнажила зловещую татуировку сегилевского отребья: горняцкая кирка, разбивающая человеческий череп.

– Странных гостей, старик, ты у себя привечаешь, очень странных, – с трудом прохрипел Карл, отталкивая заботливого телохранителя. – Караванщик – оно понятно, все-таки гном, а вот девица! – Не юродствуй, Карл, ты не в том состоянии, чтобы шутить, – спокойно произнесла Флейта, окинув взглядом умирающего врага. – Не боишься, что не доживешь до конца шутки?

Стоявший позади девушки гном резко заломил ей руку. Лицо Флейты исказилось от боли, но гордая разбойница сдержала рвущийся из груди крик.

– Доживу, милая, доживу, я точно знаю, сколько мне осталось. Мы оба с тобой меченые, а значит, жизнью ученые, считать и рассчитывать умеем, поэтому и главари. – Карл откашлялся и осторожно перевернулся на бок, чтобы видеть лицо застывшего у стены Мисла. – Старина, ты уж не обижайся, что ребята затащили в твою халупу мои потроха. Ты с людьми дружишь, здесь тихо, тебя человеки не трогают. А мне помереть где б спокойно, чтоб не под забором…

– Я долго шдешь шиву и в помоши никогда не откашивал, ни людям, ни гномам. Не откашу и тебе, но гошти хошяевам ноши к глоткам не подштавляют!

– Их не тронут, если рыпаться не будут, – прошептал Карл и подал знак отпустить пленников.

Бандиты нехотя послушались и, не снимая ладоней с рукоятей топоров, встали у Флейты с Пархавиэлем за спинами.

– Не серчай, старик, – примирительно прохрипел Карл. – Слово даю, ничего им мои сорванцы не сделают, мы же гномы, не люди, хозяев уважаем!

Флейта открыла рот и хотела было вставить острое словцо, но вовремя одумалась и сдержалась.

– Вон видишь, старик, даже на полу себе постелить попросил, чтоб кровью тебе постель не марать. Ты уж извини за беспокойство, выхода у меня другого не было…

Речь Карла часто прерывалась и становилась все менее связной, каждое слово давалось с трудом. Гном медленно умирал и, как показалось Пархавиэлю, много говорил только ради того, чтобы как-то отвлечься от томительного ожидания неминуемой, но и не спешившей к нему смерти.

– А ты, Флейта, чего тут забыла?! Неужто гордая «Пунцовая роза» на чужой беде поживиться решила, крохи после погрома подобрать? – тихо рассмеялся Карл.

– Нет больше «Пунцовой розы», перебили всех. – Флейта опустила голову, невольное напоминание о гибели друзей причинило ей боль.

– Вот как, – опечалился Карл. – Были наемники, были гномы, все воевали-воевали между собой и от чужой руки погибли, не стало ни наемников, ни гномов, ушла эпоха! А если бы не воевали, что тогда?

– Не было бы «тогда», не договорились бы мы, – честно призналась Флейта.

– И то верно, разные мы уж больно… были! Умирающий гном поборол новый приступ кашля и обратился к одному из бандитов:

– Марвий, подь ко мне! Ты за старшего останешься, когда я концы отдам. Никого из них, – Карл провел в воздухе пальцем дугу, – не трогать. Я запрещаю, пущай идут с миром! А теперь выйдите все, мне с караванщиком махаканским пошептаться надо!

Бандиты удивленно переглянулись, но не осмелились ослушаться воли главаря. Они покинули комнату, уведя с собой Флейту и Мисла.

– Поди ближе, караванщик, слаб я, чтоб кричать! – подозвал к себе Пархавиэля Карл.

Зингершульцо оставалось только послушаться просьбы умирающего и сесть рядом с ним на пол.

– В богов я не верю, ни в гномьих, ни в людских, – перешел на шепот Карл, – грехов за мной водится много, но на это мне наплевать, а вот совесть перед кончиной мучит, виноват я перед тобой и перед друзьями твоими, сильно виноват!