Юлия Тулянская - Небо и корни мира

Поперек трех разрубленных демонов, сокрушенных боевым топором, лежала бездыханная Тьелвис, вождь великанов. Дригген, шаманка Фьорвит и два хельдских вождя почтительно подняли старую воительницу и положили на расстеленный плащ. Дригген, низко опустив голову, стояла над телом своей бабки; широкие плечи юной стьямма вздрагивали. Воины и воительницы – великаны, хельды в рогатых шлемах столпились рядом. Шаманка положила руку на плечо Дригген.

– Тьелвис была великой воительницей. О ней будут петь наши певцы. Мы сложим большой погребальный костер, чтобы ее душа отправилась в свободный путь и нашла в других краях место, подобающее ее доблести!.. Ты будешь вождем, Дригген, – продолжала Фьорвит. – И в великой небесной битве да помогут тебе девы грома и Великий Гриборкен. Тьелвис же много славы принесла нашему народу, и никогда мы не забудем, что она вела наших воинов на битву Защитника! – закончила старая шаманка.

Девонна заметила, как смотрят на нее люди, поднявшиеся из глубин подземной тюрьмы последними. Эти заключенные были немного выше прочих, одежда на них совсем истлела, лица казались темнее, чем у других, и больше было увечий, но головы они держали поднятыми высоко.

– Вы!.. – вестница задохнулась от волнения. Она медленно, как во сне, пошла навстречу этим заключенным. – Я все время думала о том, как снова увижу вас… – она протянула к ним руки.

– Девонна! Не может быть, Девонна! – с изумлением повторяли они.

– Как будто вчера… ты все та же, – один из них решился коснуться ее руки, и Девонна крепко сжала его ладонь.

– Не та, – на глазах у Девонны стояли слезы. – Я другая. Я – как вы.

Она обвела взглядом своих давних братьев и друзей, называя их имена. Это были падшие небожители.

– Простите нас, – сказала Девонна, не скрывая слез. – Простите. Все могло быть иначе. Столько столетий… тысяч лет… вы здесь, а мы там…

Она вспыхнула мягким белым сиянием. Один из освобожденных небожителей попятился, увидев давно забытый свет. Но вдруг с удивлением ощутил, что светится и сам, несмотря на истлевшие лохмотья и изуродованное лицо.

– Не может быть, Девонна! – Он оглянулся на друзей.

– Подземья больше нет! Вы свободны, вы живы! У вас больше ничего не могут отнять! – горячо сказала она.

Князь Тьмы исчез. Небожители искали его, чтобы спросить, как он, бывший их князь, в древности возглавивший их исход от Престола, умудрился стать владыкой Подземья, а их всех держать в кандалах? Но Князь Тьмы, видно, догадывался, что будет спрошен прежними соратниками сурово, поэтому его нигде не было.

Вышедших из тюрьмы узников оказалось столько, словно это собрались вместе все жители какой-нибудь большой страны. Но тысячекратно больше погибло, заплатив неслыханную цену за избавление Обитаемого мира от подземной тюрьмы.

До сих пор смерть была заточением в подземной тюрьме или ожиданием Царства Вседержителя в благословенном краю у Престола. Для заключенных Подземья она сделалась проклятьем, которое лишало их возможности насытиться, согреться или уснуть, а тела наделяла способностью восстанавливаться после чудовищных пыток. Теперь для погибших смерть впервые обернулась чем-то загадочным, путем за дальний предел, а освобожденные узники опять стали живыми. Им снова нужны были хлеб и кров.

Бывшие заговорщики решили раздать похлебку из тюремных кухонь. Они созвали помощников и забрали запасы муки. Здешняя мука больше не была неиссякаемой и неподверженной порче. Но доля, рассчитанная на один день для всех заключенных, распределялась теперь только между немногими оставшимися в живых, поэтому ее должно было хватить на некоторое время. Из главарей заговора на ногах остались двое: один – человек, другой – небожитель. Человек говорил с Яромиром от имени обоих.

– Хорошо бы детей отправить обратно в мир, – говорил он. – А с ними – женщин: они-то знают, как за ними присмотреть. Если народы Обитаемого их примут – спасибо. А побоятся – ничего, лишь бы дали хлеба. Понемногу они убедятся, что мы тоже живые. С тобой, князь Яромир, пойдет войско из наших. Оружие скуем в кузницах: есть и руда, и цепи можно переплавить. Среди нас найдутся искусные мастера на всякое дело. Подожди несколько дней – будет у нас оружие. Теперь в этих краях есть небо, ветер и солнце. Здесь могут быть пашни и пастбища. Мы долго страдали в этом краю, а сейчас сделаем его пригодным для жизни. Мы посадим здесь сад. Подземье должно стать нам домом…

Небожитель тронул человека за плечо и шепотом напомнил ему о чем-то.

– Князь Яромир, – сделав утвердительный знак, продолжал человек. – Мы хотим дать этой земле свое имя. Пусть никогда не зовется больше Подземьем и Тюрьмой мира, пусть сама память сотрется о них!

– Как вы хотите назвать вашу землю? – спросил Яромир.

– Мы уже назвали ее, – сказал человек. – Участники заговора называли ее между собой Санрейя, на языке небожителей это значит «земля борьбы».

Яромир кивнул.

– Вы – народ Санрейи. Мы поможем вам, чем сумеем. Когда мы вернемся домой, ученые нанесут путь в вашу землю на карты.

Яромир тоже искал среди оживших знакомые лица. Из тех, кто дрался с ним плечом к плечу в приграничье и в Дар-городе, некоторые теперь узнавали его и окликали, а он узнавал их. Но из близких товарищей Яромир никого не нашел. Среди освобожденных не было и воеводы Колояра. Колояр второй раз умер за Даргород и Обитаемый мир.

Собрав раненых, бывшие заключенные и дружина Яромира взялись хоронить убитых. Сразу стало ясно, что положить всех мертвых в могилы – дело непосильное. Не только на дворе – на каждом ярусе люди вперемежку с демонами лежали вповалку, один на другом, и кровью пахло страшнее, чем на бойне.

Тогда решено было похоронить всех вместе, в бывшей тюрьме, и обрушить ее стены, чтобы сделать над ними насыпь. Рабочие с железного рудника показали склад с кайлами и заступами. После полудня тюрьма рухнула, скрыв под собой бывших узников и бывшую охрану, в далеком прошлом – тоже людей, потерявших человеческий облик.

Тем временем женщины кормили детей похлебкой. Это была не горькая баланда, а хорошая похлебка из запасов дар-городской дружины. Взамен дружинники взяли в свой обоз долю муки с тюремных кухонь.

Яромир ходил среди них, задерживаясь, чтобы украдкой рассмотреть лица женщин. Если они поднимали на него взгляд, он робко спрашивал:

– Вы не видели мою мать?

Он стыдился, что, матерый и бородатый, ходит ищет маму, словно потерявшийся ребенок.

– А как ее звали? – спрашивали женщины. – Какая она?

Яромир взволнованно называл имя и пытался ее описать, беспомощно понимая, что под его описание подходит любая женщина.