Пола Вольски - Белый трибунал

Не было сомнений, что Сущий Ксилиил здесь и внимательно слушает, однако он молчал.

Тредэйу вдруг захотелось открыться перед этим молчаливым слушателем.

— Все это было бессмысленно, — признался он. — Я добился того, к чему стремился, я восстановил равновесие — «равновесие», слово не хуже других — и ждал, что все изменится. Но все было впустую. Я победил — и проиграл.

Ксилиил не отвечал, но Тредэйн продолжал:

— Я думаю, что сделал кое-что хорошее, хоть это и вышло случайно. Но все равно я не получил того, чего ожидал и хотел. Ни покоя, ни отдыха, ни удовлетворения. Только сомнения, раскаяние и вечное отвращение к себе.

Он прислушался, ожидая ответа. Молчание. Но Ксилиил был здесь и слушал его.

— Впрочем, это не твоя забота. Ты дал мне то, что обещал, и я готов платить. У меня ничего не осталось, и я очень устал. Забирай меня. Мы слишком долго тянули.

Ответа не была. Пустота.

— Ксилиил!

Ничего: Чутье подсказало Тредэйну, что гость удалился.

— Гленниан, можно тебя на два слова? — попросил Пфиссиг.

Девушка подавила вздох. Меньше всего на свете ей хотелось разговаривать с молодым Квисельдом, но рано или поздно все равно придется. Почему бы и не сейчас?

— Не присесть ли нам?

— Присядем, — еще неохотнее согласилась Гленниан. Терпеть его присутствие в музыкальной комнате было так же трудно, как и всегда, но теперь можно было утешаться тем, что это уже не надолго.

Они уселись в кресла под высоким окном. Пфиссиг подготовился к встрече, отметила Гленниан. Нацепил оранжевый галстук-бант, который только подчеркивал красноту щек и вечно сопливого носа. Девушка наморщила собственный носик. Еще и надушился, к тому же слишком сладкими духами. Она задумалась, не будет ли слишком невежливо, если она отсядет подальше.

— Ты прекрасно выглядишь, дорогая. Такой… довольной, — аккуратно сложив на коленях маленькие ручки, Пфиссиг улыбнулся.

Чему это он так радуется? Гленниан скрыла беспокойство, и только холодно подняла брови.

— Конечно, у тебя есть все основания, — Пфиссиг выжидательно посмотрел на нее, но ответа не последовало. — Как мне дали понять некоторые доброжелатели, ты подала дрефу Лиссиду прошение о передаче тебе дома Квисельдов.

Дома ЛиТарнгравов! Вслух Гленниан ответила:

— Да, Пфиссиг, подала.

— И просила также о возвращении определенных сумм, конфискованных Белым Трибуналом и переданных Дремпи Квисельду после казни твоего отца?

— Незаконной казни…

— Разумеется… Так просила?

— Да.

И как он умудряется всегда обо всем вызнать?

— И вероятнее всего, ответ будет положительным?

— Думаю, что так.

— И я тоже. Не удивительно, что ты последнее время выглядишь такой довольной. Ты снова богатая наследница! Позволь заверить, что я искренне рад за тебя.

— Благодарю.

Гленниан заметила на его губах усмешку, и в ней шевельнулась сочувствие. В конце концов, его можно пожалеть.

— Послушай, Пфиссиг. Я понимаю, как тебе, должно быть, тяжело. Хочу тебе сказать, что я собираюсь сделать все, что в моих силах, чтобы помочь тебе устроиться.

Ей пришло в голову пообещать, что он может навсегда остаться в доме ЛиТарнгравов, но это было бы уже слишком. Она и возвращением наследства-то занялась в первую очередь ради того, чтобы избавиться от Пфиссига. А вот деньги предложить можно. Приличную сумму наличными сразу или постоянный доход, как ему больше понравится.

— Ты не будешь нуждаться, — пообещала Гленниан.

— Ты так великодушна! Так милосердна. Совсем как мой отец все эти годы.

А вот об отце бы лучше молчал. Как ты смеешь вспоминать при мне этого подлого лицемера? Слова готовы были сорваться с языка, но Гленниан промолчала. Пфиссиг и так многого лишился, а скоро и вовсе останется ни с чем, а ведь он ни в чем не виноват. Не стоило его обижать. Гленниан задумалась в поисках вежливого ответа, но это оказалось ни к чему, потому что Пфиссиг еще не закончил.

— Все эти годы… — с грустью в голосе повторил он. — Ты не задумывалась, Гленниан, сколько лет мы знаем друг друга? Мы росли вместе, в одном доме. А в последние годы благодаря, капризу фортуны мы стали еще ближе, между нами возникла нежная привязанность, словно мы родные друг другу.

— Угу… — Гленниан нахмурилась. Недоверие и ненависть, словно мы кровные враги — это было бы ближе к истине.

— Однако в последнее время, — доверительно признался Пфиссиг, — я испытываю к тебе чувства более глубокие, сильные и сложные, чем обычная братская любовь. Скажу короче: это чувства верного поклонника, который больше всего на свете желал бы видеть тебя своей женой.

Женой?! Да не ослышалась ли она?

— Дражайшая Гленниан, согласишься ли ты сделать меня счастливейшим из смертных?

Не ослышалась… Да что это — шутка? Или он сошел с ума? Не настолько же он глуп, чтобы не заметить, как она всю жизнь его терпеть не могла? Что за странную игру он затеял?

Не зная, сердиться или смеяться, Гленниан уставилась на «влюбленного». Непохоже, чтобы он шутил. Пфиссиг выжидательно смотрел на нее, однако улыбочка, прилипшая к его губам, заставила тревожный колокол в душе девушки зазвонить еще громче. Ей ведь вроде нечего опасаться Пфиссига Квисельда?

— Мы проживем здесь счастливую жизнь — хозяин и хозяйка дома Квисельдов — и, надеюсь, передадим свое имя любящим сыновьям…

— Не стоит продолжать, — остановила его Гленниан. Смутное предчувствие опасности все нарастало и нарастало в ней, но оно не помешает ей положить конец этой нелепой сцене. — Я ценю твои чувства и честь, которую ты мне оказываешь. Однако должна откровенно признаться, что отношусь к тебе не так, как жена должна относиться к мужу, и не думаю, что со временем что-нибудь изменится. Поэтому мне придется отклонить твое предложение. Прими мои сожаления и надежду, что ты еще найдешь свое счастье с другой.

Ну вот. Достаточно вежливо. По крайней мере, ей удалось удержаться от того, чтобы расхохотаться в лицо хитрому жабенышу. Как он, интересно, отреагирует? Гленниан взглянула на Пфиссига: он ничуть не казался растерянным или разочарованным. Скорее на его лице читалось удовлетворение. Это встревожило девушку.

— Мне очень жаль это слышать, — бодрым тоном заверил ее Пфиссиг. — Я сожалею не только о себе, но и о тебе, моя милая.

Он собирается сказать что-то ужасное, это было понятно с первого взгляда.

— Потому что наш союз был бы не только счастливым, но и взаимовыгодным, — продолжал он. — Ты наполнила бы мою одинокую холостую жизнь женской заботой и лаской. А я мог бы стать твоим советчиком, покровителем, и главное, защитником!