Николай Князев - Владигор. Римская дорога

— Да разве я против, чтобы мне вручили деревянный меч? — пожал плечами Луций, сделав вид, что не понял угрозы Щербатого. — По-моему, я давно заслужил свободу…

— Смейся, — буркнул Щербатый, — смейся, но после Столетних игр смеяться будет только один… И им будет этот урод, — и он ударил Владигора ладонью промеж лопаток. — Ему все равно — кого убивать, а кого миловать. Зверь, ползи сюда. — Он хлопнул себя по колену. — Я тебя покормлю, — и поставил на пол миску с ячневой кашей.

Владигор смутно помнил, что Щербатый не раз уже так издевался над ним, заставляя хлебать, вылизывать кашу языком, как дворовую собаку. Остальных гладиаторов тоже забавляла эта кормежка — безумный Архмонт, гроза противников на арене, здесь, в казарме, был абсолютно беззащитен. Бывало, Владигору ох как хотелось размазать кашу по нагло ухмыляющейся роже надсмотрщика. Что же мешает это сделать теперь?

Синегорец, сделав вид, что хочет опуститься на колени, схватил чашку и изо всей силы ударил ею по лицу Щербатому. Удар был так силен, что тот опрокинулся на спину, а миска раскололась на множество черепков, впившихся в лицо надсмотрщику.

В этот момент появился ланиста.

— Что ты там делаешь, Щербатый?! — рявкнул он в ярости. — Безумца велено немедленно доставить во дворец…

— Он напал на меня, — стирая с лица кашу вместе с кровью, пробормотал Щербатый.

Владигор стоял неподвижно, с каменным лицом, как будто происходящее его совершенно не касалось. На самом деле он был напряжен, как струна, готовый ринуться в драку или… Ланиста бросил на него короткий взгляд.

— Ну и правильно сделал… Сколько раз я говорил тебе, Щербатый, — не издевайся над ним, он же безумный… а безумцы способны на все…

— Да я… — Щербатый с силой сжал в руке плетку.

— Только тронь его, и я выбью тебе последние зубы, — пригрозил ланиста. — Этот парень на вес золота. В прямом смысле слова…

Щербатый окинул Владигора полным ненависти взглядом. Он не сомневался, что ему еще представится случай поквитаться с Безумцем.

Филипп пировал в триклинии. В гостях у него было восемь сенаторов — из тех, что готовы любому кричать здравицы и заискивающе заглядывать в глаза. Никого из них Владигор не видел прежде. Филипп возлежал на ложе в пурпурной тунике триумфатора с вышитыми золотом пальмовыми листьями, будто он не пировал, а вступал в должность консула. Он был уже изрядно пьян, но виночерпий продолжал подливать ему в бокал неразбавленное вино. При виде Владигора Араб хитро подмигнул своим гостям:

— Взгляните на этого варвара! — Ему, сыну арабского шейха, доставляло особое удовольствие называть кого-то варваром. — На арене Колизея ему нет равных. Он уже завалил человек сорок, а может быть, и больше. Когда он выходит на арену, женщины визжат от восторга, а мужчины аплодируют.

— Ты хочешь даровать ему свободу, Филипп Август? — спросил уже изрядно подвыпивший сенатор с рыхлым белым лицом и бегающими глазками.

— Свободу?.. — задумчиво произнес Филипп, глядя на Владигора и пытаясь заметить признаки волнения на его лице, но синегорец даже не повернул головы, когда произнесли столь заманчивое для него слово, — взгляд его следил неотрывно за руками раба-разрезальщика, что укладывал на серебряное блюдо ломти жареного мяса и поливал их соусом. Казалось, кроме еды, этого человека ничто не интересует. — Зачем ему свобода? Он же безумен…

— Так пусть дерется, — радостно подхватил белолицый, стараясь загладить неуместную реплику. — Пока его тело не утянут крючьями в сполиарий, чтобы раздеть перед последней дорогой…

— Вот тогда он получит свободу! — хмыкнул его сосед.

Толстая верхняя губа Филиппа брезгливо дрогнула.

— Что вы тут кудахчете как курицы — «свобода»… «свобода»… Кому она нужна? Рабам, которые получают подачки и гордятся богатством и могуществом своих господ больше, нежели сами господа? Черни, что обожает бесплатный хлеб и ненавидит труд? Или отцам-сенаторам, которые не смеют подать голос ни против, ни за, пока им не подскажет правильный ответ император? Свобода — это игрушка, которой приятно поиграть в молодости, а потом выбросить на помойку. Я — солдат, и буду сражаться. Пока не умру… Он — гладиатор, — Филипп ткнул пальцем во Владигора, — и тоже будет сражаться, пока не умрет… Какая между нами разница? Разве мы выбираем, с кем сражаться? Разве мы решаем, кто победит?

Решив, что он достаточно пофилософствовал, Филипп хлопнул в ладони, и в зал ввели смуглого великана в одной набедренной повязке. В плетеных ножнах у пояса висел нож с костяной рукоятью.

— Этот тоже не выбирал, с кем будет сражаться. Тому, кто победит, я позволю возлечь на ложе и пировать вместе с собой.

— Но у Безумца нет никакого оружия, — опять некстати заметил белолицый.

— Оно ему ни к чему. Пусть попробует победить голыми руками. Я лишь уравниваю шансы…

Темнокожий гладиатор вышел на середину триклиния и остановился. Под его босыми ногами розовощекая мозаичная богиня Помона протягивала гостям золотистые спелые плоды. Вокруг ее ног вились виноградные лозы, мозаика из разноцветных камешков, сверкая, складывалась в роскошные цветы, свежие, осыпанные росою.

— Вперед!.. — подтолкнул Владигора преторианец и, сделав вид, что насильно тащит строптивого Безумца на середину залы, шепнул: — Маврик — убийца, вырезал целую семью… Он левша и только для виду держит нож в правой руке…

Владигор бессмысленно хихикнул, продолжая притворяться безумным.

— Я помню тебя, ты был другом Гордиана, — шепнул преторианец и толкнул его на середину зала.

Маврик рванулся вперед подобно тени, которая стремительно вырастает у могучей колонны, когда из-за туч внезапно выглядывает солнце. Но тень оказалась слишком короткой и не дотянулась до Владигора. Синегорец отскочил и замер, пригнувшись, готовясь к новой атаке. Темнокожий усмехнулся, обнажив крупные сверкающие зубы, и вновь кинулся на Владигора. И вновь его удар угодил в пустоту.

— Когда Маврик убивает, он выкалывает жертве глаза, чтобы тень убитого не могла отыскать его потом в Аиде, — смеясь, сказал Филипп так, чтобы Владигор его непременно услышал.

Владигор сделал вид, что оборачивается на звук голоса, но при этом из-под полуприкрытых век наблюдал за противником. Тот поддался на эту нехитрую уловку и, решив воспользоваться оплошностью противника, действовать наверняка. Маврик ударил Владигора ногой в живот, и синегорец согнулся, как будто пропустил удар. Тогда Маврик перекинул нож из правой руки в левую и замахнулся, но противник, с неожиданной быстротой метнувшись в сторону перехватил его руку с ножом, прижал к полу и ударил по локтю ногой. Рука безвольно повисла, нож упал на пол. Владигор тут же подобрал его и с размаху всадил в драгоценный цитрусовый стол, стоивший полмиллиона сестерциев. Белолицый, возлежащий подле, в ужасе отшатнулся, остальные зааплодировали. Филипп сохранял бесстрастное выражение лица, лишь его верхняя губа по привычке морщилась. Мав- рик стоял недвижно, но его лицо из шоколадного сделалось серым. С вывихнутой рукой, при каждом движении доставляющей нестерпимую боль, у него не было шансов победить. Однако гостей столь краткий поединок не устраивал.