Владимир Васильев - Идущие в ночь

Он протянул могучую лапищу и легко сорвал с железного стебля шипастый цветок, ощетинившийся во все стороны острыми стальными колючками. Под пальцами Стража смертоносный цветок послушно сложился в чешуйчатую остроконечную шишечку. Страж опустил шишечку на мою ладонь, еще покрытую ржавыми пятнами засохшей крови. Я осторожно потрогала подарок. Чешуйки шишечки плотно прилегали друг к другу и совершенно не резали кожу. И даже острый шип, которым оканчивалась шишечка, кололся не сильно. Ее можно было перекатывать в ладони, как угодно. Но я подозревала, что при необходимости шишечка снова раскроется в колючий стальной цветок.

— Спасибо, — улыбнулась я.

Страж вежливо лязгнул в ответ.

— Вам, наверное, сейчас трудно будет найти путь. Я выведу вас отсюда.

Он повернулся и пошел обратно через Железное поле. На этот раз стальная трава сама расступалась перед ним, открывая широкий проход. Я взяла Ветра под уздцы и осторожно двинулась вслед за Стражем. Клинки тихо позвякивали, смыкаясь позади нас плотной стеной.

Когда мы наконец миновали последний ряд железных клинков, я обернулась. Поле казалось огромным. Гораздо больше, чем виделось изнутри. Далеко-далеко, в нескольких перелетах стрелы от нас ртутной каплей сверкал над полем вращающийся шар. Последние дни мне не давала покоя мысль о том, что расстояние — на самом деле совсем не то, что под этим понимают люди. Но пока что эта мысль была слишком невнятной.

Ничего, когда-нибудь я додумаю и ее. Когда-нибудь потом. Тем более, что во мне окрепла уверенность, что это «потом» у нас будет.

А через несколько шагов я получила еще одно свидетельство в пользу своих мыслей о расстоянии. Страж Руд, проведя нас через поле, как-то незаметно оказался позади. Я продолжала идти вперед, ведя за собой вороного жеребца, и вдруг почувствовала, что ступаю не по хрусткой ржавчине, а по мягкой земле.

Я подняла голову.

Небо пылало чистым багрянцем четтанского заката. Алый шар Четтана повис над самым горизонтом. Легкие облачка, подсвеченные солнцем, были прозрачно-оранжевыми.

Мы вернулись.

Только увидев играющий всеми оттенками закат, я осознала, насколько тусклым и однообразным было небо в том месте, откуда мы пришли. Мне не зря казалось, что за сплошным покровом туч нет солнца. Его там действительно не было! А красноватый оттенок всему придавал не свет Четтана, а ржавчина, оставшаяся от прежней, разрушенной вехи.

Да, кстати! Теперь, когда веха пройдена, надо бы расспросить обо всем странную девочку с рыжими косичками. Судя по всему, она знает много полезного. Эх, Тьма, слишком скоро пересвет. В Железной долине я совсем утратила представление о времени.

— Хэй!

Я вдруг сообразила, что не знаю даже, как окликнуть девочку. Джерхи побери, как ее зовут? Я оглянулась.

Позади было беспорядочное нагромождение камней — от крупного щебня до глыб высотой в два человеческих роста. Если бы у меня еще оставались сомнения, как именно мы сюда пришли, при взгляде на это каменное безобразие они бы исчезли без следа. По этому нагромождению не то, что конь с поклажей — по нему и карса вряд ли проберется.

Девочка, повернувшись ко мне спиной, спокойно уходила в сторону каменной осыпи, постукивая сандаликами. Я изумленно окликнула ее:

— Постой! Ты куда?

Девочка обернулась, тряхнув косичками.

— Ты кто вообще? — выпалила я. — Как тебя зовут?

— Зачем одному оборотню знать ответы на столько вопросов? — улыбнулась девочка, забавно сморщив курносый нос. — Можешь звать меня, как хочешь. Мне будет приятно, если ты попрощаешься со мной по имени. До свидания, Тури.

Она замерла в ожидании. Не знаю, почему я восприняла ее слова всерьез. Очень странные слова. Может быть, потому, что все, связанное с этой девочкой, было странным — и по-настоящему серьезным.

— До свидания, — послушно сказала я. — До свидания… Амма.

Девочка кивнула. И скрылась за каменным блоком. Тьма! Ведь я же ее толком ни о чем и не спросила! А на то, о чем спросила, она не ответила.

— Хэй, Амма! — крикнула я. — Подожди!

Совсем забыв о том, что Четтан уже почти скрылся за горизонтом, я бросилась за девочкой.

Глава двадцать четвертая

Меар, день двенадцатый

Разрази меня Тьма двенадцать раз поперек и вдоль!

Я вскочил с четверенек и принялся яростно скрести зудящие ладони. Меар вставал, окрашивая тени из густо-синего в почти черный цвет. Вулх тихо ворчал и ворочался во мне, устраиваясь поудобнее. По привычке я все еще делил себя на две половины, хотя они уже практически слились в единое целое. Ну легче мне так, легче, понятно? Привычнее.

На этот раз я помнил почти весь четтанский день. Лучше бы я его не помнил, ей-ей! Потому что вылепленная под вулха моя сущность такого натерпелась за время с последнего пересвета, что впору теперь полкруга отлеживаться в берлоге и хлестать пиво для успокоения!

Я не знаю, как перенесла пребывание в разрушенной вехе железа Тури, но вулх-Моран туда постарается вовек не возвращаться. Поймите меня верно: я, конечно, во многом трусоват… Ведь я оборотень и привык сжиматься в комок от малейшего тревожного шума на пересвете. Но вообще-то трусость не мешает мне бороться с окружающим миром — драк, например, я вообще не боюсь. Смешно сказать, но в цехах Торнсхольма, Ривы и Плиглекса меня считали отважным человеком! Только из-за того, что я не боялся меча и стрел — знали бы мои собратья по цеху, чего я на самом деле боюсь до кровавой пелены перед глазами…

Но я отвлекся. Так вот, хоть мы и не встретили вчера ничего такого, чего я традиционно боюсь как анхайр, безрассудное желание тела рвануть прочь, куда угодно, лишь бы отдаться бегству, иллюзии спасения, не покидало меня почти весь день. Меня пугает отсутствие солнца на небе — хоть какого-нибудь. Вчера солнце отсутствовало. Понятия не имею, как такое может быть, и почему я при этом остался вулхом.

А мертвая веха металла? Да у меня до сих пор поджилки трясутся от воспоминания от висящей в воздухе боли! Я ее чуял каждой шерстинкой своей серой шкуры, слышал эту боль, видел, осязал!

Словно всю боль человечества собрали в одном месте и обрушили на мою бедную голову. В тот момент — голову вулха. Моран-человек — я, то есть — скорее всего, перенес бы это спокойнее. Точнее, сдержаннее.

А костер? Звери вообще не любят огня и благоразумно сторонятся его. То пламя, что неистово пожирало железные ветки, выдавило из вулха остатки мужества. Интересно, я в голос выл, или все-таки сдерживался? Не помню, хоть тресни.

Ну, а уж когда из рыжей, пахнущей ржавчиной земли полезли железные ростки и сменили попеременно несколько цветов, душа моя прочно влипла в пятки и находится там до сих пор. Явившийся вторично Страж Руд уже ничего не смог изменить в моем настроении — бояться сильнее я просто не мог. Вулх окончательно потерял голову, особенно после того, как из звериного тела отпили крови, и держался только благодаря мне, Морану, человеческой половине анхайра.