Диана Удовиченко - Семь камней радуги

– Как думаете, сколько нам еще здесь торчать? - спросила она.

– Вода спадет не раньше, чем через сутки, - ответил Гольдштейн, - Это при условии, что дождя больше не будет.

– Нам столько не продержаться, - сказал Макс.

Он вошел в каминную, повертел головой и пробормотал:

– А все-таки, где Михалыч?

– Его здесь нет, я бы унюхал, - сказал Роки.

Милана подняла с пола дневник.

– Давайте читать дальше. "8 мая 79 года. Смилуйся над нами, Господи! Неужели опять? После ссоры с дедушкой дядя Андрей стал вести себя странно: он утверждает, что его хотят отравить, и отказывается есть и пить. Он закрылся в своей комнате, и никого к себе не пускает. Папенька вызвал Петра Антоновича, но дядя Андрей отказался принимать лекарство, которое тот ему выписал. Доктор снова поселился в нашем доме, но он ничем не может помочь, ведь дядя не пускает его в свою комнату. Дашенька тоже заперлась у себя и целыми днями молится. Я пробовала с ней поговорить, но она стала рассеянна, и видно, что общество ее тяготит. А тетя Наталья все время плачет. Она пытается уговорить дядю Андрея съесть что-нибудь, но это бесполезно. Я тоже молюсь за здоровье дяди, мне так страшно! Неужели он тоже?… Нет, не стану об этом думать, это слишком страшно.

13 мая 79 года. Дядя Андрей все еще болен, он даже воду перестал пить. Сегодня папенька с доктором сломали замок в его комнате и вошли. Я тоже заглянула в дверь, это было страшное зрелище! Дядя стал очень худ, он лежал на кровати, и видно было, что ему трудно даже говорить. Увидев доктора, он захрипел: "Что, травить меня пришел?", потом закашлялся и потерял сознание. Я убежала в свою комнату, и долго молилась за здоровье дяди Андрея. Бедная Дашенька! Что, если она лишится отца?

15 мая 79 года. Дядя Андрей совсем плох, он уже не приходит в сознание. Тетя Наташа не отходит от его постели, доктор тоже постоянно при нем, но дяде становится все хуже. Я слышала, как Петр Антонович говорил папеньке: "Его страх убивает его, он просто заморит себя голодом". Дашенька молится беспрестанно. Сегодня я зашла к ней, чтобы поговорить, но она даже не встала с колен. Когда я попросила ее не слишком усердствовать, дабы не подорвать здоровье, Дашенька взглянула на меня и ответила: "Я боюсь, что не успею. Этот грех такой, что его не отмолишь". Я спросила, о каком грехе она говорит, но Дашенька уже перестала обращать на меня внимание и вновь погрузилась в молитву. Как все странно, как будто это происходит не со мной, как будто я читаю страшную сказку. Сейчас возьму Пушка и пойду гулять в сад, может быть, там я смогу хоть немного отвлечься от своих тяжелых мыслей.

23 мая 79 года. Дядя Андрей умер.

Милана опустила дневник на колени.

– Дальше строки размыты, будто на них капали слезы.

– Наверное, так оно и было, - мрачно сказал Гольдштейн.

Милана некоторое время сидела молча, пытаясь разобрать расплывшиеся буквы.

– Дальше там что-то про похороны. А, вот, здесь уже можно разобрать. "27 мая 79 года. Тетя Наташа безутешна. Она как будто лишилась разума. Но ведь это невозможно! Ведь, если болезнь наследственная, она должна поражать только тех, в чьих жилах течет дедушкина кровь. Наверное, тетя Наташа просто сама не своя от горя. Она все время повторяет: "Я не сойду с ума, нет, только не это!" А сама выглядит безумной. Она перестала следить за собой, не расчесывает волосы, и ходит, ходит по дому, дико оглядываясь по сторонам. Машенька, кажется, ее боится, а Дашенька не обращает ни на что внимания, она все молится. Маменька пытается поговорить с тетей Наташей, утешить ее, но та повторяет лишь одну фразу: "Я не должна сойти с ума!" Она как будто борется с чем-то, что внутри ее. Дедушка чувствует себя хорошо, кажется, что смерть дяди Андрея его ничуть не опечалила. Он по-прежнему добр ко мне, вчера подарил мне маленькое зеркальце в золотой оправе, на цепочке, чтобы можно было привешивать его к поясу. И еще, он попросил, чтобы я все время носила диадему из желтых бриллиантов. Когда я сказала, что неудобно надевать украшения во время траура, он сказал: "Пусть тебя не печалит чужая смерть, мой ангел. Умрут другие, ты же будешь жить вечно. Или твой дедушка не алхимик? Я найду средство, чтобы сохранить твою юность и самую жизнь на долгие века". Мне стало страшно, я представила, что живу несколько сотен лет, вижу, как сменяются поколения, как умирают мои близкие, а я все живу и живу, юная и красивая… Нет, не нужно мне такого бессмертия!

31 мая 79 года. Скоро мне исполнится семнадцать лет. Но никакой радости я не испытываю. Как только вспомню свой прошлый День рождения, глаза начинают наполняться слезами. Как мы были счастливы тогда! И все мои родные были со мной. А сейчас наша некогда дружная большая семья превратилась в горстку испуганных людей. Тетя Наташа не поправляется, ей, напротив, несмотря на все усилия Петра Антоновича, становится хуже. Он прописал ей успокоительное, но оно не помогает. Тетя превращается в страшную старуху, она совсем одичала, ни с кем не хочет разговаривать. Лишь только Дашенька может ее успокоить. При ней тетя Наташа становится тихой, Дашенька все свое время проводит с ней, а ночью уходит в свою комнату и молится. Она очень похудела и побледнела, лишь ее милые добрые глаза остались прежними. Я стараюсь как можно больше времени проводить вне дома, много гуляю в саду. В доме мне тоскливо и жутко. Маменька с папенькой часто закрываются в своей спальне и о чем-то говорят. Кажется, маменька пытается в чем-то убедить папеньку. Александр тоже гуляет в саду под присмотром Агаши, меня же повсюду сопровождает Пушок. У него испортился характер, как будто он тоже понимает, что происходит в нашей семье, и старается уберечь меня от беды. Пушок никого ко мне не подпускает, он начинает рычать и грозно скалит зубы, а пищу берет только из моих рук. Сейчас я позову его и пойду в сад, на улице стоит прекрасная солнечная погода.

2 июня 79 года. Ну, вот и настал мой День рождения. Как раньше я ждала его! Для меня он каждый раз был волшебной сказкой: подарки, фейерверки, праздничный обед, поздравления родных людей. А теперь я лишь молю Бога о том, чтобы не случилось ничего страшного ни с кем из моей семьи. Сегодня утром меня разбудил дедушка. Он вошел в комнату, и, не обращая внимания на рычание Пушка, сказал с улыбкой: "Доброе утро, Оленька! Пора вставать, а то проспишь весь свой праздник. Сегодня тебя ждет необыкновенный подарок". Милый дедушка! Как он старается сделать мой День рождения радостным! Сейчас я спущусь вниз, к праздничному столу. Боже, сделай так, чтобы все было хорошо!

3 июня 79 года. Господь не услышал моей молитвы. Наверное, я в чем-то провинилась перед ним, если даже в мой День рождения случается такое. Сначала все шло хорошо, насколько это возможно в том страшном горе, которое постигло нас. Маменька с папенькой поздравили меня и подарили чудное колье из розового жемчуга. Дашенька подарила образок с моей святой. Тетя Наташа не пришла к столу, зато пришел доктор и сказал, что она спит после успокоительного, и что ей, кажется, стало лучше. Это был самый лучший подарок для меня! Я ждала дедушку, не желая начинать без него обед. Наконец, он пришел. Подняв бокал с вином, он сказал: "Милая моя Оленька! Я не буду тебе дарить сегодня ни золота, ни самоцветов. Все это я могу преподнести тебе в любой другой день. А сегодня я хотел бы подарить тебе нечто более ценное". С этими словами он достал из кармана маленький изящный флакон из синего стекла, закупоренный серебряной пробкой. Он хотел протянуть его мне, но в этот момент маменька громко вскрикнула, глядя в сторону лестницы. Я обернулась и увидела тетю Наташу. Она медленно спускалась, опираясь на перила, оставляя на них кровавый след. Кровью были пропитаны рукава ее серого платья, она медленно капала с пальцев, падая на ступени. Самое страшное было, что при этом тетя улыбалась. Папенька с доктором кинулись к ней и подхватили ее под руки как раз в тот момент, когда тетя Наташа начала опускаться на лестницу. Глаза ее закатились, и она безвольно повисла на руках папеньки. Петр Антонович бегом вернулся к столу, схватил кувшин с водой и резко плеснул на нее, затем вытащил из кармана флакон с нюхательной солью и поднес его лицу тети Наташи. Она тихо застонала и открыла глаза, ее лицо опять озарилось торжествующей улыбкой. "Я не сумасшедшая!" - прохрипела она. "Нет, конечно", - торопливо ответил Петр Антонович, осматривая ее руки. Он осторожно промыл их водой, отер кровь и в ужасе воскликнул: "Что это? Что вы с собой сделали?" Руки тети Наташи были изрезаны чем-то острым, порезы складывались в странные знаки, похожие на буквы. "Это охранные письмена, я вырезала их, чтобы оградить себя от безумия", - прошептала тетя Наташа. "Но ты не безумна, милая", - ласково сказал папенька. "Боль возвращает разум", - еле слышно проговорила тетя и вновь потеряла сознание. Маменька глухо застонала и закрыла лицо руками, Агаша, прислуживавшая за столом, истово крестилась, Александр с Машенькой тихо плакали. Лишь дедушка смотрел на происходящее с легкой скукой, как будто ждал, когда же все закончится. Папенька с Петром Антоновичем унесли тетю Наташу в ее комнату, Дашенька молча встала и ушла за ними. "Агаша, успокой детей", - раздраженно произнес дедушка, и повернулся ко мне. "А теперь, милая", - сказал он ласковым голосом, - "Я подарю тебе вечную жизнь. Выпей это, и ты станешь бессмертной". Он протянул мне флакон. Я очень удивилась. Раньше мне казалось, что дедушка шутил, говоря о бессмертии. Я взяла флакон и рассматривала его, не зная, что мне с ним делать. Вдруг я почувствовала на себе взгляд маменьки. Она смотрела на меня с ужасом, но в ее глазах была и жалость, и отчаяние. "Что, Вера, тебе тоже хочется?" - с усмешкой спросил дедушка, - "Нет, ты не заслуживаешь. Вечной жизни достойны лишь ангелы". Я посмотрела на дедушку, мне не хотелось огорчать его отказом, и я боялась его ослушаться, но и пить зелье мне было страшно. Казалось, он понял меня. "Ничего, дитя мое", - сказал он, - "Ты можешь выпить это, когда будешь готова. А теперь спрячь его получше, и храни бережно, ведь больше у меня нет". Я убрала флакончик в карман юбки. Маменька вздохнула с облегчением. В этот момент к столу вернулся папенька и сказал: "Уснула". Он налил себе вина, выпил его залпом и посмотрел на меня. "Извини, Оленька, твой праздник испорчен. Хотя какой уж тут праздник…" Так все и закончилось. Сейчас я сижу за своим столом и пишу эти строки. Мой милый Пушок, как всегда, устроился около меня и смотрит на меня преданным взглядом, будто хочет утешить. Доктор сказал утром, что состояние тети Наташи не улучшилось. Она изрезала себе руки охотничьим ножом, который взяла в комнате покойного дяди Андрея. Папенька отобрал у нее этот нож, и теперь доктор и Дашенька по очереди дежурят у кровати больной, чтобы она не повредила себе. Господи, пощади хотя бы ее!