Владимир Васильев - Ведьмак из Большого Киева

— Понятно, — кивнул Геральт. — Сто второй, значит…

— Да делайте же что-нибудь!! — снова сорвался на крик человек.

— А с какой, собственно, стати? — поинтересовался Геральт с прежним леденящим душу спокойствием.

— У вас что, сердца нет? — Человечек принялся умолять. — Там жена и семеро детей! Младшенькой всего полгода! И собака там!! Они ведь погибнут все!!

— Надо же, — сокрушенно вздохнул Геральт. — И собака!

Синтия боялась вмешаться. Она не верила, что ведьмак бросит человека и его семью в беде.

— А заплатить у тебя найдется чем? — вновь невозмутимо спросил Геральт. — А то, знаешь ли, я не работаю бесплатно. Я — ведьмак.

Человек умолк, в упор взглянув на Геральта — на лысую голову, на татуировку, на немигающие глаза.

— Ведьмак, — пробормотал человек.

На его лице отразилась напряженная работа мысли и целая гамма противоречивых чувств. С одной стороны — радость и надежда, ведь кто, как не ведьмаки, умеет укрощать своенравные машины вроде пресса, заглотившего семью этого несчастного? С другой — естественный страх и недоверие обывателя по отношению к ведьмакам, существам странным, неприятным и плохо постижимым.

— У меня есть немного денег… Тысячи две.

— Мало. Меньше чем за двадцать я со сто вторым путаться не буду, здоровье дороже.

— Я отработаю! — горячо пообещал живой.

— Не пойдет. Оплата вперед. Ты хоть знаешь, что за монстр этот сто второй?

Человек в отчаянии оглянулся — Синтия смутно различала за его спиной припавшие к прозрачной стене силуэты.

— Помоги, ведьмак! Потом разберемся!!

Но Геральт остался непреклонен и глух к чужим мольбам:

— Нет, уважаемый. В кредит я не работаю.

— Бери все, что у меня есть! — Человек едва не плакал. — Машина есть, деньги, у жены кое-какие побрякушки — забирай все! Только спаси их!

— Говоришь, младшенькой полгода? — задумчиво протянул Геральт. — А остальным сколько?

— Да какая разница? — взвыл живой. — Старшей уже двенадцать.

— А вон тому пацану сколько? — не унимался Геральт. — Который с краю.

— Два… с небольшим.

— Самое то, — кивнул Геральт. — Хорошо. Я помогу не за деньги. Но если я сумею отключить пресс, ты отдашь мне этого ребенка.

— Как? — остолбенел человек. — Что значит — отдашь?

— То и значит, — буркнул Геральт. — Не бойся, я его не съем. Всего лишь предоставлю ему шанс стать ведьмаком. Шанс невеликий, один из десяти. Но все же.

— Ведьмак, ты с ума сошел? — Голос человека дрожал. — Это же мой сын!!! Как я могу его кому-нибудь отдать?

— Да запросто. Заделаешь еще одного — если жена выживет, конечно. Да и так у тебя аж шестеро детей остается. Решай: или все погибнут, или ценой сына спасешь жену и остальных.

Человек, кажется, потерял дар речи.

— Решай, — холодно посоветовал Геральт. — Стена — а это, чтоб ты знал, не стена, а поршень — движется. Пока мы болтаем — она движется, пядь за пядью. Вон, старшенькую твою уже на метр сдвинуло.

— Ведьмак, — прошептал человек. — Не губи…

— Я-то не гублю. — Геральт пожал плечами. — Ты сам губишь. И себя, и семью свою. Я предлагаю тебе сделку, вполне разумную сделку. Я спасаю восемь жизней — твоя в общем-то не в счет. Одну жизнь из восьми я забираю для своих целей. Остальные — ваши, живите и радуйтесь. Или снова в пресс лезьте — ваше право. По-моему, я не слишком много прошу.

Синтия, нервно сглатывая слюну, слушала отчаянные призывы человека и жутковатые доводы Геральта еще несколько минут.

— Между прочим, — вскользь заметил Геральт, — вот-вот будет поздно кого-либо спасать. Мне еще до вас добежать нужно.

— Мы рядом, за стеной. Рядом со входом.

— Ну, тогда еще десяток минут имеется. Если, конечно, сто второму не надоест двигать поршень в муравьином режиме, по миллиметру в секунду.

На живого жалко было смотреть.

— Я согласен, — прошептал он обреченно.

— Давно бы так, — ворчливо обронил Геральт. — Пошли, Синтия.

Они покинули сторожку и подошли к запертой двери, о которой упоминал человек в пультовой. На двери имелась табличка именно с этим словом — «ГП-102. Пультовая», так что об ошибке говорить не приходилось. Дверь была не железной, а лишь обита железом. Жестью.

Геральт меланхолично отстегнул ружье, с хрустом передернул затвор и повернулся к Синтии:

— Отойди. И уши зажми.

Синтия повиновалась.

Сначала звонко — «Бабах! Бабах!». А потом — глухое «Бумм!».

Это Геральт пнул изувеченный замок подошвой гномьего ботинка. Дверь не выдержала и со скрежетом отворилась.

Пультовая; белый как мел человек в дверном проеме. Прозрачная стена и несколько силуэтов в полутьме. И низкий утробный звук движущегося поршня. Картина была настолько сюрреалистической и жуткой, что Синтия на несколько мгновений оцепенела.

Вот она, оказывается, какая — ведьмачья работа…

— Выходи, дурень, — буркнул Геральт. — И чего вас в камеру понесло…

— Дети сунулись, — прошептал человек. — Жена со старшими их вывести хотели, а я не успел, дверь захлопнулась.

— Не захлопнулась, а заблокировалась, — уточнил Геральт. — Одновременно с пуском поршня.

Синтия усилием воли отогнала оцепенение. В ней шелохнулось любопытство: как ведьмак намеревается остановить пресловутого сто второго? Эдакую махину, вросшую в здание? Страшная штука, если даже Геральт опасается с ним связываться.

Пройдя несколько шагов к пульту, ведьмак сломал какую-то печать, откинул плоскую крышку и раздавил над черной кнопкой стеклышко. Синтия успела прочесть не вполне понятную фразу на крышке: «Аварийная остановка гидравлики».

— Кричи «ура», — посоветовал Геральт, нажимая кнопку. Звук поршня оборвался, стало тихо-тихо — Синтия явственно услышала свистящее дыхание незадачливого родителя-заводчанина.

— Так! — Геральт обошел пульт и потянул на себя ручку единственной двери рядом с прозрачной стеной. Замок звонко щелкнул, дверь безропотно отворилась — была она толстенной, чуть не в локоть толщиной, будто у гигантского сейфа. Нырнув в щель, Геральт открыл и вторую дверь, ведущую непосредственно в рабочую камеру пресса. Женщина принялась бесцеремонно выпихивать из смертельного места детей, потом в щель скользнула рыжая вислоухая собака и последней выскочила сама женщина.

Семейные объятия сопровождались плачем.

С полминуты Геральт снисходительно наблюдал за этим, потом тронул размякшего папашу за плечо.

— Ладно, наобнимаетесь еще. Мы пойдем. Эй, пацан! Иди сюда.

Упомянутый пацан, размазывая по замурзанной физии слезы, жался к мамкиному подолу. Мамка одной рукой прижимала к себе сверток с грудничком, второй обвила шею мужа. Дети сгрудились вокруг. Собака угрожающе зарычала, но приближаться к Геральту побоялась.